Способности к языкам
Способность к иностранным языкам (foreign language aptitude) считается – наряду с мотивацией – одним из наиболее значимых факторов, способствующих успешному усвоению языков, особенно если речь идет о взрослых людях. Существуют даже тесты для измерения такой способности. Недавно опубликованный мета-анализ, обобщивший данные 34 независимых исследований, выявил значимую положительную корреляцию между баллами, полученными на MLAT, и успехом в изучении иностранных языков среди детей и взрослых (Li, 2015). Измерение способности к усвоению языков с помощью теста – этически сложный вопрос. Людей, которые имеют критически низкую способность к изучению иностранных языков немного, но именно им такой диагностический инструмент, как тест, может быть необходим: например, в США некоторые учебные заведения предоставляют таким студентам возможность пропустить обязательный курс иностранного языка. В связи с этим правообладатели MLAT продают его только государственным учреждениям, миссионерским организациям и клиническим психологам. Современная версия MLAT состоит из пяти частей. В первой части участникам предлагается запомнить несколько чисел на придуманном языке, а затем записать продиктованные комбинации этих чисел цифрами. Во второй части нужно определить звук на слух и выбрать подходящее слово из списка (например, “бок”, “бак”, “бук”). В третьей нужно выбрать, к какой категории относится слово, записанное не вполне точно (например, “кнг” вместо “книга”). В четвертой нужно определить слово, которое выполняет в тестовом предложении ту же функцию, что другое слово в образце. Тест, таким образом, проверяет три из четырех основных компонентов способности к усвоению языков, которые выделяют исследователи. Первым таким компонентом является способность к фонетическому кодированию, то есть умение распознавать и запоминать незнакомые звуки чужого языка (например, воспринимать английские межзубные согласные, которые на письме обозначаются буквосочетанием “th”, именно как особые, нехарактерные для русского языка согласные, а не как русские звуки “т”, “c” или “з”). Второй компонент – грамматическая чувствительность, способность определять функции, которые те или иные слова выполняют в предложении (например, подлежащее, сказуемое, прямое дополнение). Третий компонент, в отличие от первых двух, не измеряется тестами типа MLAT, но не менее значим: это способность к лингвистической индукции, то есть умение выводить правила на основе языкового материала (речь, разумеется, идет не о формулировании таких правил, а о том, чтобы, например, уметь составить предложение по аналогии с теми, что представлены в тексте). Наконец, четвертый компонент – краткосрочная (оперативная) память и/или ассоциативная память, то есть способность формировать ассоциативные связи между словами или иными элементами, которые нужно запомнить. Среди других факторов, которые изучают в связи со способностью к языкам, можно отметить интеллект, музыкальные способности, знание родного языка и толерантность к новому и неоднозначному. Исследованы такие связи неравномерно: например, доказано, что низкий уровень грамотности (в основном орфографической) в родном языке достаточно надежно предсказывает проблемы с освоением иностранной орфографии (Sparks & Ganshow, 2001), но вопрос толерантности к языковой новизне и неоднозначности пока обсуждается в основном в теоретически (Grigorenko et al., 2000). Например, в 2009 году была опубликована статья о молодой польской студентке Анне, которая на момент исследования свободно владела английским, немецким и японским языками, могла общаться на русском и французском и обладала базовым знанием китайского, тибетского и санскрита. Многочисленные тесты определили высокий уровень как общего, так и социального интеллекта, отличное владение родным языком и блестящие аналитические способности; на момент исследования девушка была физически и психически здорова (Biedroń & Szczepaniak, 2009). Другой известный полиглот, 45-летний Кристофер, в разной степени владевший более чем двадцатью языками, не только страдал нарушением зрения, но и в силу особенностей развития не был способен жить самостоятельно и нуждался в посторонней помощи даже для выполнения таких простых действий, как застегивание пуговиц (Smith & Tsimpli, 1991). Еще одним популярным направлением исследований является связь музыкальных способностей (музыкального слуха) со способностью правильно воспринимать и произносить звуки, которых нет в родном языке. Так, Кэролайн Морган протестировала более 90 студентов одного из канадских университетов, которые изучали французский язык, и выявила значимую корреляцию между способностью различать на слух и воспроизводить музыкальные тоны и ритмы и способностью различать на слух и воспроизводить звуки французского языка (Morgan, 2004). Нейролингвистическое (с использованием электроэнцефалографии) исследование сорока финских школьников, изучающих английский, также показало, что школьники из «слабой» с точки зрения произношения группы оказались слабее своих ровесников из «сильной» группы в области музыкальных способностей (Milovanovetal., 2008). К сожалению, общей проблемой подобных исследований является тот факт, что участники с более явными музыкальными способностями, как правило, имеют опыт пения в хоре или сольно, занятий музыкой или игры на музыкальных инструментах, а следовательно, не представляется возможным определить, являются ли их высокие баллы на музыкальных тестах результатом природных музыкальных способностей как таковых, усиленных занятий музыкой или сочетания природных способностей и практики. Исключение составляют уже упомянутые случаи освобождения от обязательных занятий языками тех людей, чьи способности низки настолько, что не могут быть в достаточной мере компенсированы прилежанием и мотивацией. В обычной педагогической практике, в школах и университетах, руководствоваться результатами теста было бы слишком сложно.
Библиография
MLAT: http://lltf.net/aptitude-tests/language-aptitude-tests/modern-language-aptitude-test-2/
Biedron, A., & Szczepaniak, A. (2009). The cognitive profile of a talented foreign language learner. A case study. Carroll, J. B. (1981). Twenty-five years of research on foreign language aptitude. In K. C. Diller (Ed.), Individual differences and universals in language learning aptitude. Rowley, MA: Newbury House, 83–118. Grigorenko, E. L., R. J. Sternberg, & M. E. Ehrman (2000). A theory based approach to the measurement of foreign language learning ability: The CANAL-F theory and test. The Modern Language Journal, 84, 390–405. Li, S. (2015). The associations between language aptitude and second language grammar acquisition: A meta-analytic review of five decades of research. Applied Linguistics, 36(3), 385–408
Milovanov, R., Huotilainen, M., Valimaki, V., Esquef, P. A. A., & Tervaniemi, M. (2008). Musical aptitude and second language pronunciation skills in school-aged children: Neural and behavioral evidence. Brain Research, 1194(15), 81-89. Morgan, C. (2004). Musical aptitude and second-language phonetics learning: Implications for teaching methodology (Order No. NR03165). Available from ProQuest Dissertations & Theses Global: Literature & Language; ProQuest Dissertations & Theses Global: Social Sciences. Sasaki, M. (2012). The modern language aptitude test (paper-and-pencil version). Language Testing, 29(2), 315-321. Smith N., & Tsimpli I. Linguistic modularity? A case study of a ‘savant’ linguist. Lingua, 84, 315-351. Wen, Z., Biedron, A., & Skehan, P. Foreign language aptitude theory: Yesterday, today and tomorrow. Language Teaching, 50(1), 1-31. Примечание. Автор не является сотрудником сайта и не получает гонораров, но вы можете поддержать работу автора пожертвованием в петербургский благотворительный фонд AdVita.
