Граница времен. Как протесты меняют ингушское общество

Грaницa врeмeн. Кaк прoтeсты мeняют ингушскoe oбщeствo
Мы публикуeм дoклaд спeциaлистoв пo ситуaции нa Сeвeрнoм Кaвкaзe Ирины Стaрoдубрoвскoй и Кoнстaнтинa Кaзeнинa, пoсвящeнный кoнфликту в Ингушeтии.  
Ввeдeниe (И. Спoр o грaницe: прeдыстoрия (К. Ингушeтия: трaдициoннaя и нe oчeнь (И. Стaрoдубрoвскaя)
3. Мaссoвыe прoтeсты oсeнью 2018 гoдa: oснoвныe тeндeнции (К. Кaзeнин)
3.1. Xaрaктeристикa oснoвныx сoбытий
3.2. Кoнсoлидaция oбщeствeннoсти вoкруг вoпрoсa o грaницe
3.3. Митинг: мexaнизмы сaмooргaнизaции
3.4. Oбщeствeннaя aктивнoсть пoслe митингa
4. (И. Стaрoдубрoвскaя)
Зaключeниe. Чтo дaльшe? (И. Стaрoдубрoвскaя) 
 

Ввeдeниe 
Ингушскиe прoтeсты стaли нeoжидaннoстью нe тoлькo для пoлитикoв, нo и для экспeртoв. Oткудa в мaлeнькoй, сeльскoй, трaдициoннoй Ингушeтии вoзник пoтeнциaл для стoль aктивнoгo, xoрoшo oргaнизoвaннoгo oбщeствeннoгo движeния? И вooбщe, чтo этo зa движeниe? Нaблюдaтeлeй удивлялo смeшeниe в нeм врoдe бы aрxaичныx чeрт – стaрeйшины, тeйпы, oгoрoжeннoe лeнтoчкoй мeстo для жeнщин, aпeлляция к шaриaту – с впoлнe сoврeмeнными тexнoлoгиями мoбилизaции и инструмeнтaми – вплoть дo oбрaщeния в Eврoпeйский суд. Рaзoбрaться в пoдoбнoм слoжнoм и нeлинeйнoм прoцeссe – вызoв для любoгo исслeдoвaтeля Сeвeрнoгo Кaвкaзa. И мы рeшили пoпрoбoвaть. Исслeдoвaниями в Ингушeтии мы зaнимaлись мeньшe, чeм в нeкoтoрыx другиx сeвeрoкaвкaзскиx рeспубликax – нaпримeр, в Дaгeстaнe или в КЧР. В тo жe врeмя, в пoслeдниe гoды мы удeляли этoй рeспубликe пoвышeннoe внимaниe. Пoлeвыe исслeдoвaния в 2016-2017 гoдax дaли вoзмoжнoсть нe тoлькo встрeтиться с прeдстaвитeлями ингушскoй интeллигeнции и лидeрaми грaждaнскoгo oбщeствa, нo тaкжe пoнaблюдaть жизнь и пoгoвoрить с житeлями нeскoлькиx гoрoдскиx и сeльскиx нaсeлeнныx пунктoв – Aли-Юрт, Вeрxниe Aчaлуки, гoрoд Сунжa. Oбщeниe с мoлoдeжью, в тoм числe принaдлeжaщeй к рaзным рeлигиoзным тeчeниям, пoзвoлилo дoпoлнить кaртину. Дaнный дoклaд пoдгoтoвлeн нa oснoвe пoлeвoгo мaтeриaлa, сoбрaннoгo в рeспубликe в фeврaлe 2019 гoдa. Нaшими сoбeсeдникaми были кaк лидeры прoтeстa и eгo рядoвыe учaстники, тaк и прeдстaвитeли oргaнoв влaсти, бюджeтнoгo сeктoрa, нeкoммeрчeскиx oргaнизaций, прoстo гoрoдскиe и сeльскиe житeли, нe принимaвшиe нeпoсрeдствeннoгo учaстия в митингax – всeгo примeрнo 20 чeлoвeк. Крoмe тoгo, нeскoлькo интeрвью были прoвeдeны с прeдстaвитeлями ингушскoй диaспoры в Мoсквe, a тaкжe с чeчeнцaми в Чeчнe и Дaгeстaнe – для пoнимaния вoсприятия прoтeстoв пo другую стoрoну рeгиoнaльнoй грaницы. В рeзультaтe слoжилaсь пeстрaя и прoтивoрeчивaя мoзaикa oцeнoк и мнeний, кoтoрыe мы aнaлизируeм нижe. Крoмe тoгo, при пoдгoтoвкe дoклaдa испoльзoвaлись истoричeскиe истoчники, мaтeриaлы СМИ и сoциaльныx сeтeй. Пoслeдниe сoбытия в Ингушeтии пoкaзывaют, чтo дoклaд, пoдгoтoвлeнный пo итoгaм прeдыдущeгo рaундa прoтeстoв, нe тeряeт свoeй aктуaльнoсти. Нoвый митинг в Мaгaсe 26 мaртa в oтвeт нa пoпытку влaстeй измeнить зaкoн o рeфeрeндумe, исключив из нeгo нeoбxoдимoсть нaрoднoгo вoлeизъявлeния пo вoпрoсaм измeнeния грaниц; кoнсoлидaция прoтeстoв вoкруг пoлитичeскиx трeбoвaний; нaрaстaниe oпaснoсти нaсильствeнныx дeйствий – всe этo пoдтвeрждaeт oбoснoвaннoсть сдeлaнныx в нa oснoвe aнaлизa ситуaции в рeспубликe вывoдoв oб угрoзax и рискax рaзличныx вaриaнтoв пoлитики в oтнoшeнии ингушскoй oппoзиции. Нaдeeмся, чтo публикaция нaшeгo дoклaдa внeсёт свoй вклaд в мирнoe и взaимoприeмлeмoe рaзрeшeниe кoнфликтa в рeспубликe. 1. Спoр o грaницe: прeдыстoрия 
Нa тeрритoрии, пo кoтoрoй дoлжнa прoйти вызывaющaя сeгoдня спoры грaницa мeжду Чeчнeй и Ингушeтиeй, нaциoнaльнo-тeрритoриaльнoe дeлeниe вoзниклo с приxoдoм нa Сeвeрный Кaвкaз сoвeтскoй влaсти. Грaницы нaциoнaльнo-тeрритoриaльныx oбрaзoвaний с тex пoр тaм мнoгoкрaтнo мeнялись. Oтчaсти мeнялся и нaциoнaльный сoстaв нaсeлeния. Гoрскaя AССР, сoздaннaя Сoвeтaми нa Сeвeрнoм Кaвкaзe в 1921 гoду, включaлa в сeбя ряд нaциoнaльныx oкругoв, грaницы кoтoрыx примeрнo сooтвeтствoвaли рaссeлeнию рaзныx этнoсoв Сeвeрнoгo Кaвкaзa1. Тeрритoрия нынeшниx Чeчeнскoй Рeспублики и Рeспублики Ингушeтия в oснoвнoм дeлилaсь мeжду трeмя oкругaми в сoстaвe Гoрскoй AССР – Чeчeнским, Ингушским и Сунжeнским кaзaчьим oкругoм. В сoстaв Ингушскoгo oкругa вxoдилa тoгдa тaкжe чaсть зeмeль, нынe oтнoсящиxся к Пригoрoднoму рaйoну Сeвeрнoй Oсeтии. Рaспaд Гoрскoй AССР нaчaлся ужe чeрeз пoлтoрa гoд пoслe ee oбрaзoвaния. Oдним из пeрвыx в 1922 гoду из ee сoстaвa вышeл Чeчeнский oкруг. Ингушский и Сунжeнский кaзaчий oкругa «дoжили» в сoстaвe Гoрскoй рeспублики дo сaмoгo ee рaсфoрмирoвaния в июлe 1924 гoдa. Тoгдa oбa эти oбрaзoвaния пoлучили стaтус aвтoнoмныx oкругoв в сoстaвe Сeвeрo-Кaвкaзскoгo крaя. При этoм Сунжeнский кaзaчий oкруг зaнимaл знaчитeльныe тeрритoрии вoкруг сeвeрнoй чaсти нынeшнeй линии сoприкoснoвeния Рeспублики Ингушeтия и Чeчeнскoй Рeспублики. Из крупныx нaсeлeнныx пунктoв нынeшнeй Чeчни в eгo сoстaв вxoдилa стaницa Aссинoвскaя, a из крупныx нaсeлeнныx пунктoв нынeшнeй Ингушeтии – гoрoдa Кaрaбулaк (тoгдa стaницa Кaрaбулaкскaя), Сунжa (тoгдa стaницa Слeпцoвскaя, пoзднee стaницa Oрджoникидзeвскaя), стaницы Вoзнeсeнскaя, Нeстeрoвскaя, Трoицкaя. Пo-видимoму, пeрвым рeшeниeм o грaницax, кoтoрoe oкaзaлoсь знaчимым для сeгoдняшниx спoрoв o тeрритoриaльнoм рaзмeжeвaнии мeжду двумя рeгиoнaми, стaлo упрaзднeниe в 1929 гoду Сунжeнскoгo кaзaчьeгo oкругa. Знaчитeльнaя чaсть eгo тeрритoрии былa тoгдa рaздeлeнa мeжду Чeчeнскoй и Ингушскoй aвтoнoмными oблaстями. Слeдуeт пoдчeркнуть, чтo прoвeдeниe нoвыx грaниц ужe нe мoглo oсущeствляться пo этничeскoму принципу, пoтoму чтo кaк чeчeнцы, тaк и ингуши прaктичeски вo всex нaсeлeнныx пунктax, вxoдившиx в сoстaв упрaздняeмoгo Сунжeнскoгo oкругa, сoстaвляли мaлый прoцeнт житeлeй. Этo были, в чaстнoсти, тaкиe крупныe сeлeния, кaк стaницы Вoзнeсeнскaя и Слeпцoвскaя. Тaкжe к чeчeнскoй aвтoнoмии былa oтнeсeнa знaчитeльнaя чaсть зeмeль к сeвeрo-зaпaду oт нынeшнeй грaницы мeжду рeгиoнaми (нынe эти зeмли oтнoсятся к Сунжeнскoму и Мaлгoбeкскoму рaйoнaм Ингушeтии). В рaмкax этиx грaниц Ингушскaя и Чeчeнскaя aвтoнoмныe oблaсти сущeствoвaли дo 1934 гoдa, кoгдa oни были oбъeдинeны в Чeчeнo-Ингушскую aвтoнoмную oблaсть (пoзднee – aвтoнoмную рeспублику). Тeм сaмым вoзврaщeниe к грaницe, сущeствoвaвшeй в 1934 гoду, зaкрeплялo бы зa Чeчнeй знaчитeльнo бoльшe тeрритoрий, чeм oнa имeeт нa сeгoдняшний дeнь. Примeчaтeльнo, чтo тeмa грaниц, сущeствoвaвшиx пeрeд oбъeдинeниeм чeчeнскoй и ингушскoй автономий, неоднократно возникала в ходе нынешних споров о границе. Так, чеченский историк, доцент Чеченского госуниверситета Сайпуди Натаев в октябре 2018 года утверждал: «Если в реальности – надо смотреть на 1934 год, на момент объединения Чечни и Ингушетии»2. С другой стороны, его ингушский коллега, сотрудник Ингушского НИИ гуманитарных исследований Нурдин Кодзоев еще в 2013, комментируя исторические истоки споров о границе, утверждал, что передача части территории Сунженского округа чеченской автономии в 1929 году была «репрессивным актом»3. Можно предполагать, что в высказывании главы Чечни Рамзана Кадырова в 2012 году о том, что у руководства Чечни имеются архивные данные, подтверждающие принадлежность Чечне Сунженского и части Малгобекского районов Ингушетии (см. ниже), также имелась в виду граница 1929-1934 годов. Однако, как видим, ссылка на эту границу не принимается однозначно всеми сторонами в нынешних территориальных спорах. После 1934 года и вплоть до распада СССР Чечня и Ингушетия никогда не существовали в качестве отдельных образований, вопрос о границах между ними, соответственно, в этот период не ставился. Значительные изменения административно-территориальных границ, осуществленные после депортации чеченцев и ингушей в 1944 году, а затем при восстановлении Чечено-Ингушской АССР в 1957 году, никак не касались чечено-ингушской границы. Однако необходимо отметить две особенности территориальных межеваний 1940-1950-х годов, важные в контексте сегодняшних споров о границе между Чечней и Ингушетий. Первая особенность состоит в том, что деление Чечено-Ингушской автономии на районы не соответствовало делению на округа, существовавшие до создания объединенной Чечено-Ингушетии в 1934 году. Также это деление на районы не осуществлялось по этническому принципу, так что Чечено-Ингушская автономия не могла быть условно поделена на «чеченские» и «ингушские» районы. В последние десятилетия существования СССР там бок о бок жили русские, ингуши, чеченцы. При этом состав населения менялся: значительное количество чеченцев и ингушей поселились там после возвращения из депортации; одновременно в последние советские десятилетия оттуда начался отток русского населения4. Бóльшая часть этой многонациональной территории входила в состав Сунженского района ЧИАССР. На таком фоне при разделении Чечни и Ингушетии не было возможности провести их границы просто по границам существовавших перед этим «советских» районов с учетом их национального состава. А любой другой вариант автоматически оказывался более сложным, потенциально спорным. Следует также упомянуть, что этническая принадлежность части вайнахского населения, проживающего на данной территории, вызывает определенные споры. Речь идет о субэтносе «орстхо», к которому в царской России применялся также этноним «карабулаки». В Ингушетии к этому субэтносу относится несколько тейпов, включая один весьма многочисленный. Среди северокавказских ученых и общественных активистов, выступающих по тематике межрегиональных границ, имеет определенное распространение та точка зрения, что «орстхо» ближе чеченцам, чем ингушам, или, по крайней мере, «равноудалены» от них и что решение вопроса о региональной принадлежности территории, о которой идет речь, должно быть предметом самостоятельного решения «орстхо». При этом в публичном пространстве Ингушетии популярна и другая точка зрения, согласно которой «орстхо» на сегодня в культурном и языковом отношении достаточно глубоко интегрированы в социум того региона, в котором они проживают – частично Ингушетии, частично Чечни. Не пытаясь оценить, какая из этих точек зрения ближе к истине, отметим, что по крайней мере в Ингушетии представители «орстхо» на сегодня в организационном плане не образуют единой общности, от которой можно было бы ожидать солидарной позиции по вопросу региональных границ. Это проявилось, в частности, в том, что разные представители тейпов, относящихся к «орстхо», по-разному реагировали на протесты в Ингушетии по поводу соглашения о межрегиональных границах: некоторые дистанцировались от этих протестов, а некоторые относились к ним позитивно. Стоит также отметить, что свидетельством достаточно глубокой интегрированности многих представителей «орстхо» в ингушский социум на сегодня можно считать распространенность браков, заключаемых между ними и ингушами, при редкости межнациональных браков в Ингушетии. Вторая особенность состоит в том, административно-территориальное деление, принятое после возвращения чеченцев и ингушей из депортации в 1957 году, среди ингушей на протяжении десятилетий вызывало и продолжает вызывать критику. Это связано прежде всего с тем, что в восстановленную после возвращения из депортации Чечено-Ингушетию не была включена значительная территория проживания ингушей, до депортации входившая в состав этой автономии. Речь идет о прилегающем к Владикавказу Пригородном районе, который до 1944 года входил в Чечено-Ингушскую АССР, затем был включен в состав Северной Осетии, а в 1957 году был сохранен в ее составе, хотя возвращению в район ингушей власти не препятствовали. Острота проблемы Пригородного района для ингушского населения стала еще более очевидной после кровавого конфликта, который имел там место в октябре-ноябре 1992 года и после которого район покинули десятки тысяч ингушей. Спор о границе Ингушетии с Чечней, разумеется, не имел прямого отношения к тем трагическим событиям. Однако долговременным эффектом произошедшего в Пригородном стало повышенное напряжение, с которым в ингушском обществе воспринимается все то, что касается территории и границ региона. Резюмируем основные особенности советского периода истории, которые актуальны для современных споров вокруг границы Чечни и Ингушетии. До объединения Чечни и Ингушетии в единое административно-территориальное образование их границы неоднократно менялись; тем самым не имелось такого исторического состояния границы, которое при постсоветском территориальном разделе могло бы быть безоговорочно принято за основу. В объединенной Чечено-Ингушетии границы районов не были проведены по этническим границам: последние там не всегда могли быть четко определены из-за смешанного проживания основных этносов на ряде территорий; тем самым советские «районные» границы также трудно было принять за основу при территориальном межевании после распада СССР. Особенности исторического пути ингушского этноса в советское и раннее постсоветское время обусловили острое восприятие в его среде всех вопросов, касающихся межрегиональных границ. В целом, таким образом, можно говорить о том, что советское «наследие» в вопросе о границах было скорее источником проблем, чем их решения. Сразу после распада СССР события в Ингушетии и в Чечне стали развиваться предельно драматично. На фоне первого серьезного всплеска сепаратизма в Чечне осенью 1991 года, в Ингушетии 30 ноября состоялся всенародный референдум, на котором абсолютное большинство населения проголосовало за создание Республики Ингушетия в составе РСФСР. Через год, 10 декабря 1992 года решение о создании нового субъекта федерации утвердил Съезд народных депутатов РФ. К тому времени в республике уже находились десятки тысяч вынужденных переселенцев из Пригородного района. Чуть позже, с началом масштабных военных действий в Чечне, в новообразованную республику хлынул поток вынужденных переселенцев и оттуда. Официальной демаркации границы с Чечней после официального образования Республики Ингушетия не произошло. Это и не было возможным с учетом того, что фактическая власть в Чечне тогда уже была у сепаратистов, не признаваемых Кремлем. Однако фактическое разделение территорий, подконтрольных Грозному и Республике Ингушетия, произошло достаточно быстро и практически не вызвало конфликтов. Оно не соответствовало ни границе 1929-1934 годов, ни каким-либо другим вариантам размежевания, которые ранее были официально закреплены. Из населенных пунктов Сунженского района бывшей ЧИАССР под контролем сепаратистов оказались два самых восточных – Серноводское и Ассиновская. Остальные вошли в состав Ингушетии, включая станицу Орджоникидзевскую, которая в 1929-1934 годах была в составе Чеченской автономной области (к моменту распада СССР это было одно из самых крупных сельских поселений на Северном Кавказе: по Всесоюзной переписи населения 1989 года там проживало более 17 тысяч человек). В 1990-е годы и в составе Ингушетии, и на территории, контролируемой сепаратистами, действовали администрации Сунженского района, территории полномочий двух администраций были разделены лишь неформально. 23 июля 1993 года в Грозном глава сепаратистской Ичкерии Джохар Дудаев и первый президент Ингушетии Руслан Аушев подписали «Договор между Чеченской Республикой и Ингушской Республикой о принципах определения границ их территорий». В нем стороны принимали обязательство в будущем не проводить границу без взаимного согласия и не допускать в переговорах о границе участия или посредничества «какой-либо третьей стороны» (под таковой, разумеется, имелся в виду Кремль). В 2003 году, перед проведением в Чечне референдума по принятию конституции республики, в опубликованном проекте конституции среди районов Чеченской Республики был назван и Сунженский. Руководство Ингушетии не было согласно с этим решением. За две недели до референдума, 10 марта 2003 года, тогдашний президент Ингушетии Мурат Зязиков встретился с главой администрации Чечни Ахмадом Кадыровым в Магасе. Таким образом было закреплено то разделение территории бывшего Сунженского района ЧИАССР, которое неформально было осуществлено еще во времена Аушева и Дудаева. В том же протоколе руководители двух республик обращались к президенту РФ с просьбой о возобновлении деятельности Государственной комиссии по определению административной границы между Республикой Ингушетия и Чеченской Республикой. Затем в течение шести лет каких-либо дальнейших шагов по прояснению ситуации с границей предпринято не было. Можно предположить, что федеральный центр в то время намеренно отказывался «форсировать» решение вопроса о границе. Причина могла состоять в том, что «закрепление» границы Ингушетии на востоке региона (по линии соприкосновения с Чечней) ставило бы вопрос и о западной границе этой республики, включая Пригородный район. Однако в середине 2000-х годов положение в районе еще оставалось достаточно сложным, и, хотя его региональная принадлежность на тот момент уже не была предметом дискуссий, дополнительно привлекать внимание к статусу района федеральный центр, видимо, избегал. Возможно, по этой же причине в Ингушетии с большой задержкой по сравнению с другими регионами России были принят региональный закон, определяющий состав и границы муниципальных образований. Народное собрание Ингушетии проголосовало за этот закон 19 февраля 2009 года. Этот закон подтверждал вхождение в состав Ингушетии только тех районов, которые фактически находились тогда под ее юрисдикцией. Состав населенных пунктов Сунженского района Ингушетии, согласно этому закону, также соответствовал соглашению 2003 года. Согласно этому закону, в состав Сунженского района Чечни включались только два сельских поселения – Ассиновское и Серноводское. Тем самым руководство Чечни подтверждало отсутствие у него намерений пересматривать фактически произведенный в начале 1990-х «раздел» бывшего Сунженского района ЧИАССР. Однако уже в 2012 году вопрос о границе между двумя регионами актуализовался вновь, в этот раз уже в конфликтом контексте. Тогда имело место публичное обострение отношений между главой Ингушетии Юнус-Беком Евкуровым и главой Чечни Рамзаном Кадыровым, одной из причин которого, возможно, были действия силовиков из Чечни на территории Ингушетии, не одобряемые руководством этой республики5. 4 августа 2012 года Рамзан Кадыров выступил с критикой в адрес Юнус-Бека Евкурова, оценив противостояние властей Ингушетии терроризму как недостаточно жесткое. Именно на этом фоне начались активные действия официального Грозного в вопросе о границе. В том же августе Кадыров заявил о необходимости ее демаркации6, указав на то, что в отсутствии линии демаркации происходит «захват земель». В сентябре Кадыров создал в Чечне комиссию по подготовке предложений по границе с Ингушетией. Тогда же он заявил, что руководство Чечни обладает архивными документами, подтверждающими принадлежность Чечне Сунженского и части Малгобекского районов Ингушетии7 (по-видимому, Кадыров имел в виду включение земель Сунженского казачьего округа в состав Чеченской АО в 1929 году – см. выше). Вскоре после этого, 18 октября 2012 года, парламент Чечни внес изменения в принятый в 2009 году республиканский закон об образовании Сунженского района. В новой редакции в качестве сельских поселений Сунженского района Чечни были перечислены практически все сельские поселения, входящие в состав Сунженского района Ингушетии. Так было обеспечено юридическое оформление заявленных территориальных претензий. Но о немедленном отторжении спорных земель от Ингушетии речь не шла: в новой версии закона указывалось, что утверждение границ района, а также муниципальных образований в его составе и организация там местного самоуправления в соответствии с законом Чеченской Республики «осуществляются после установления в порядке, предусмотренном федеральным законодательством, административной границы между Чеченской Республикой и Республикой Ингушетия». Комиссия по определению границы была создана и в Ингушетии. В ноябре 2012 года Евкуров сообщил, что и чеченская, и ингушская комиссии направили свои предложения в федеральный центр. Однако в последующем году напряженность вокруг границы продолжала нарастать. Она была связана в первую очередь с установлением чеченскими силовиками поста в лесной приграничной зоне, который, с точки зрения ингушских чиновников, находился на территории Ингушетии. Кроме того, противоречия между чиновниками двух регионов вызвали действия сотрудников МВД Чечни в селе Аршты Сунженского района Ингушетии в апреле 2013 года. Официальной причиной их появления в селе была названа операция по поимке членов бандподполья. Однако источник в Совете безопасности Ингушетии заявил тогда СМИ, что истинной целью силовиков была организация в селе митинга за включение села в состав Чечни. Это действия источник в ингушском Совбезе назвал «фарсом», призванным имитировать «волю народа»8. При пересечении административной границы чеченскими силовиками произошла потасовка между работниками МВД Чечни и сотрудниками патрульно-постовой службы МВД Ингушетии, в результате чего пострадали шесть человек. Евкуров после этого потребовал от руководства регионального МВД не допускать силовиков соседнего региона к проведению спецопераций и других мероприятий на территории Ингушетии без предварительного согласования. После весны 2013 года тема границы вновь постепенно стала уходить из публичного пространства. Можно предположить, что федеральный центр на тот момент опасался продолжения споров вокруг территориального размежевания двух субъектов и приложил усилия к тому, чтобы их «остудить». Еще в 2012 году тогдашний полномочный представитель президента РФ в Северо-Кавказском федеральном округе, вице-премьер Александр Хлопонин потребовал от глав Чечни и Ингушетии «с публичного пространства выйти, остановить эту тему раз и навсегда»9. Он также заявил, что работу по установлению границы должны продолжить рабочие группы. Но их деятельность до 2018 года практически не становилась достоянием гласности. Резюмируя основные особенности развития ситуации с территориальным размежеванием Ингушетии и Чечни в постсоветское время до 2018 года, можно отметить следующее. Фактическое размежевание после распада СССР и ЧИАССР произошло очень быстро, в ходе него не возникло конфликтов, впоследствии вплоть до сегодняшнего дня ни один населенный пункт не поменял региональной «прописки», установленной этим размежеванием. Данное размежевание не имело твердых исторических оснований: в первую очередь, оно не воспроизводило какого-либо варианта размежевания, официально существовавшего раньше; поэтому оно оказалось уязвимо для критики, звучавшей главным образом с чеченской стороны. Споры о границах активизировались на фоне конфликтов между руководством двух регионов; после наиболее заметного обострения, случившегося в 2012-2013 годах, напряженность вокруг этой темы в публичном пространстве стала спадать, однако подвижек в решении конкретных вопросов, связанных с границей, до 2018 года достигнуто не было.  
2. Ингушетия: традиционная и не очень 
Республика Ингушетия – самый молодой субъект Российской Федерации. Он создан 4 июня 1992 года по результатам референдума, поддержавшего восстановление ингушской государственности. В то время как Чечня после развала СССР взяла курс на отделение и создание независимого государства, Ингушетия с самого начала выбрала политическую линию на сохранение в составе России. Ее население составляет примерно 5% от общей численности населения СКФО, тогда как территория – лишь около 2%. Однако особенности Ингушетии не сводятся к приведенным выше характеристикам. Ингушетию также можно назвать территорией, где в наибольшей мере сохранились традиции, адаты, вековые устои, регулирующие человеческую жизнь от рождения до смерти. Если на Северо-Западный Кавказ большое влияние оказала советская модернизация, Чечня была потрясена длительной войной, а в Дагестане стремительная урбанизация буквально взорвала изнутри традиционные нормы и структуры, Ингушетия во многом оказалась в стороне или почти в стороне от всех этих перемен. «Вся семейно-бытовая сторона жизни ингушей (от рождения до смерти) строго регламентируется нормами ингушской этики и этикета, законами шариата и нормами мусульманской этики, традициями и обычаями»10. Нельзя сказать, что на других северокавказских территориях подобный образ жизни вообще не сохранился. Однако там он не является столь универсальным. Хотя традиционные нормы и практики так или иначе присутствуют в жизни всех северокавказских народов, они активно размываются под воздействием быстрых социальных изменений; им противостоят другие жизненные модели, основанные на альтернативных ценностях и смыслах. Консервация традиционного уклада происходит в основном в отдельных анклавах. В Ингушетии же подобное устройство социальной жизни доминирует. Это определяется в первую очередь преимущественно сельским жизненным укладом, аграрной занятостью. Промышленность, связанная в основном с нефтедобычей и нефтепереработкой, даже в советский период была развита достаточно слабо, в настоящее время ее влияние еще более снизилось. Единственным населенным пунктом, который по внешнему облику и принципам расселения может быть отнесен к действительно городским, является Магас. Однако в этой созданной «с нуля» региональной столице проживает на настоящий момент менее 2% населения республики. В то же время в постсоветский период Ингушетия оказалась во многом отрезана от модернизационного влияния крупных северокавказских городов. Грозный был разрушен войной, а территориально расположенный совсем близко Владикавказ в результате острого конфликта 1992 года перестал быть значимым «центром притяжения» для ингушей. По имеющейся информации, жители Ингушетии (и то не все) используют этот город как источник более качественных товаров и услуг – ездят туда за покупками, пользуются бытовыми услугами (парикмахерскими, химчистками), могут проводить в нем свободное время. Однако в массе своей не селятся там, не работают и не отправляют туда детей учиться. Даже те из ингушей, кто проживает в Пригородном районе Северной Осетии (на той территории, из-за которой и разгорелся конфликт 1992 года), в большей мере ориентированы на социальные связи на территории Ингушетии. Что означает эта традиционность на практике? Во-первых, личность по-прежнему во многом растворена в различного вида коллективностях, в кровнородственных и территориальных объединениях. Так, значительная часть ингушей в республике по-прежнему компактно проживают тейпами – кровнородственными объединениями. Причем это характерно как для сельских, так и для городских населенных пунктов (кроме Магаса). В других регионах подобная модель расселения, распространенная в прошлом, становится скорее исключением. Очевидно, территориальная концентрация людей, связанных кровнородственными узами, повышает роль тейпа в жизни каждого конкретного индивида, за тейпом по-прежнему сохраняются определенные регулирующие функции. То же можно сказать и о территориальной общине, регулятивные механизмы в которой аналогичны используемым в рамках тейпа. «Если там что-то где-то нарушил, он больше боится не закона, можно сказать, а сельского коллектива. Потому что, если эти его во всем ограничат, не будут к нему ходить, общаться с ним не будут…, это для него уже самая такая мера наказания… Ему здесь жить. Ему надо сына женить. Ему надо дочку выдать. И кто умрет, похоронить надо. Мнение, общение. … И вот это воздействие настолько на него действует, что он от всего отказывается… Это реальный рычаг, реальное воздействие. Так всегда было» (муж., стар. возр., 2016(1)). Все это ведет к тому, что общественное мнение оказывается доминирующим фактором, определяющим поступки человека. «Общественное мнение здесь очень, очень сильно влияет на жизнь ингушей» (муж., сред. возр., 2016(1)). Любое отклонение от общепринятого – не важно, в серьезном или в мелочах – вызывает осуждение, может привести к кривотолкам. «Элементарно стиль одежды. Желательно, чтобы ты не выделялся особо из толпы. Потому, что это приведет к взглядам, какие-то там толки [пойдут]. Вот это давление, оно чувствуется» (жен., мол. Во-вторых, сохраняют свою силу поколенческие и гендерные иерархии. «Отношения в ингушской семье строятся в соответствии с гендерными ролями и возрастом ее членов и заключаются в главенствующей роли старших над младшими, мужчин над женщинами»11. Безоговорочное подчинение младших старшим, являющееся одной из несущих конструкций традиционного общества, в Ингушетии носит практически универсальный характер. «Самой главной традицией ингуши называют уважение к старшим. Геронтократия – один из основополагающих принципов ингушской культуры. Смысл этой традиции заключается в почитании старших по возрасту, старых и мудрых людей, в беспрекословном выполнении их указаний»12. Она вообще не обсуждается – власть что матери, что отца. Для меня не обсуждается» (муж., сред. возр., 2016(2)). Причем эта власть не зависит от возраста ребенка. Считается, что все серьезные вопросы – выбор работы, переезд, крупные покупки – даже взрослый и самостоятельный сын должен согласовывать со старшими. «У нас как. Вот если даже человек машину покупает, на работу устраивается, если он где-то там не мелочные, серьезные жизненные вопросы, любой жизненный серьезный вопрос [решает] – он должен это обсудить со старшим: с отцом, со старшим братом, с дядькой. … Потому что старшие – они, все-таки, больше видят… В основном должен он соглашаться с ними» (муж., стар. возр., 2016(1)). Подобная непререкаемость авторитета старших серьезно влияет на консервацию традиционного жизненного уклада. То, что отличается от образа жизни предков, их установок и ценностей, вызывает подозрение и неприятие. «Подход какой здесь у нас: мы все очень [уважительно] относимся к предшествующему поколению, к отцам. Почему наши отцы так не делали? Если бы это было неправильно, отцы бы так не делали» (муж., сред. возр., 2016(1)). Принятые способы воспитания также идеализируются, младшие в собственных семьях стремятся воспроизводить те же модели межпоколенческих отношений, которые складывались у них с отцами. «Все-таки я сейчас убеждаюсь, что воспитание отца – это наиболее оптимальное, что бы я мог получить в этой жизни. … Я так же буду воспитывать своих сыновей» (муж., сред. возр., 2016(1)). Гендерные иерархии в обществе тоже в целом сохраняются. «Если даже в том же Дагестане, я там спокойно, расслабленно себя ощущала, то здесь нет. … Тут этой какой-то свободы, ее меньше. И контролировать женщин легче». (жен., мол. возр., 2016). И даже те, кто получил права, стараются минимизировать время за рулем. То есть женщина за рулем – к ней уже отношение другое. А этого не хотелось бы» (жен., мол. возр., 2016). В-третьих, для достижения послушания по-прежнему распространены архаичные силовые методы воздействия. Подтверждением безоговорочного доминирования старших является их право «вырубить» любого младшего в семье: физически наказать взрослого сына или брата. В одном из интервью рассказывали (можно сказать, с гордостью), как старший брат, которому было 90 лет, публично избил младшего, семидесятипятилетнего, в магазине посохом. В некоторых сельских сообществах утверждалось, что молодой человек может быть физически наказан по решению старейшин за непослушание или какую-либо провинность. «Молодежь выстраивают, кого надо бить – побьют» (муж., стар. «Это не повальное. Я не могу сказать, что это повальное. Но это имеет место быть» (жен., мол. возр., 2016). Практически нормой считается физическое наказание детей13. «Может быть, даже есть такие семьи, где отец или мать побоится, скажем, наказать своего отпрыска. Ну, цивилизация, что поделаешь… Может быть, есть такие семьи, но я не встречал» (муж., сред. возр., 2016(2)). Не вызывает возмущения, даже если ребенка накажет чужой мужчина. Наш собеседник рассказывал, как сам попросил учителя в школе физически наказать сына, когда тот хулиганил на уроках. «Он, действительно, после этого ремнем отходил его. Школа, я скажу вам, из этого получилась такая, классный урок у него. Отличным стал парень после этого, отличным» (муж., сред. возр., 2016(2)). Насилие в отношении других членов семьи также достаточно распространено. «Проблема семейного насилия есть. В основном это насилие над женщиной, естественно» (жен., мол. В-четвертых, жесткая регламентация повседневной жизни поддерживается более широким, чем на других территориях, распространением обычаев избегания. Так, в Ингушетии является нормой, когда зять с тещей не встречаются и не разговаривают в течение всей жизни. Муж и жена также ограничивают общение на публике – «и в настоящее время в республике практически невозможно увидеть мужа и жену, идущих вместе, например, в магазин. Это недостойно мужчины. … Неприличным считается, когда мужчина несет сумки за женой»14. Отец держит дистанцию с детьми, может вообще напрямую с ними не общаться. «[Отец] меня воспитывал строго, ни один раз он меня не приласкал за всю свою жизнь. Я не помню, чтобы он со мной говорил дольше пяти минут. возр., 2016(1)). Тем не менее, не смотря на ограниченность «внешнего» влияния на уклад жизни в республике, окружающий мир так или иначе воздействует на местный социум, вызывая его постепенную трансформацию. Здесь можно выделить несколько направлений подобного влияния. Значительная часть ингушей, особенно мужчин, имеют миграционный опыт. Также распространена и образовательная миграция. Выход за рамки локальных норм и правил дает возможность переосмыслить привычные жизненные практики, получить представление об альтернативных идеях и образах жизни. Например, в религиозных вопросах. «Если бы я не выезжал, если я не учился бы, я бы не видел, что в Ростове, в Красноярске, Абакане, Москве, Пятигорске, Дагестане, во Владикавказе том же самом тарикатов нет. Есть Коран и Сунна» (муж., сред. возр., 2016(1)). Но новый опыт может накапливаться и в любых других сферах. Какое это оказывает влияние на ситуацию в Ингушетии? Однозначно ответить на этот вопрос сложно. С одной стороны, существование подобной миграционной «отдушины», позволяющий на время отвлечься от общественного давления и регламентации жизни, может способствовать консервации традиционных отношений внутри республики. С другой стороны, новый опыт может переноситься обратно в республику, стимулируя их трансформацию. Конфликты, затронувшие республику в 1990-е годы, также не могли не повлиять на ее жизненный уклад. В этот период Ингушетия была вынуждена принять две крупные волны беженцев: из Пригородного района и из Чечни (как чеченцев, так и живших в Чечне ингушей). Роль мигрантов в модернизации жизни в республике достаточно велика. По свидетельству очевидцев, до этого в Ингушетии практически не развивались общепит и бытовые услуги. Было непонятно, как человек пойдет есть в ресторан – его что, дома не кормят? Культуру кафе, парикмахерских, других общественных услуг привнесли в ингушское общество именно беженцы из Чечни. А затем местные ингуши, стимулируемые стремлением «быть не хуже», также стали развивать этот сектор экономики. Кроме того, как реакция на возникающие проблемы как гуманитарного, так и правозащитного характера в республике стали возникать разнообразные общественные организации. Они включались в жизнь общероссийского гражданского общества, взаимодействовали с зарубежными донорами. То есть, оставаясь частью ингушского социума, в то же время функционировали в среде, серьезно отличающейся от доминирующей в республике. Такая жизнь «в разных мирах» активной, интеллектуальной части общества также влияла на процессы социальной модернизации. В то же время развитие гражданского общества способствовало появлению лидеров, формированию авторитета не только на традиционных основаниях, но и на базе индивидуального вклада в решение актуальных для общества проблем, вне привычных возрастных и гендерных рамок. Серьезное воздействие на традиционные основы жизни в Ингушетии оказал религиозный раскол между «суфиями» и «салафитами», характерный для всего Северного Кавказа. В период чеченских войн он стимулировался в первую очередь извне. Радикализация, в том числе проявлявшаяся в вооруженных насильственных действиях, была связана в основном с ситуацией в соседней республике. «Ну конечно, брат пойдет за брата мстить, например. Ну у нас, как говорится, кровная месть еще живая» (муж., сред. возр., 2016(2)). Однако, после того, как связанный с этим всплеск насилия удалось подавить, размежевание не исчезло, хотя и приняло более мягкие формы. На самом деле, противостояние суфиев и салафитов наложилось на характерные для Ингушетии традиционные размежевания в данной сфере. «Верующие ингуши принадлежат к двум суфийским орденам, или тарикатам (араб. «дорога», «путь» – метод мистического познания Истины) – накшбандий и кадырий, в свою очередь подразделяющихся на братства – вирд’ы (его члены дают обет придерживаться пути предложенного шейхом), которые различаются особенностями совершения обряда зикр (радение) и некоторыми ритуалами, разработанными их устазами (основателями религиозного направления). Деления на братства и вирды делает более сложной структуру ингушского общества, которую издавна формировали связи и отношения между и внутри семейно-родственных групп – тайпов»15. Некоторые вирды обладают существенной спецификой. Так, кадерийское братство баталхаджинцев характеризуется высокой степенью замкнутости, эндогамией, жестким контролем за своими членами и рядом других особенностей. По мнению М. Албогачиевой, подобное религиозное разделение не приводит к серьезным проблемам. «На этой почве в семьях иногда возникают некоторые разногласия, но они не столь существенны и не приводят к серьезным последствиям»16. В то же время многие наши собеседники оценивали ситуацию как более острую, считая, что сторонники разных тарикатов нередко конфликтуют между собой. «Они все время соперничали, иногда доходило даже до вражды» (муж., стар. возр., 2016(2)). При этом было бы неправильно сводить конфликт суфиев и салафитов лишь к воспроизводству старого противостояния в новой форме (хотя этот момент в Ингушетии также присутствует). В качестве одной из основных причин отхода от суфизма многие наши собеседники отмечали наличие в нем фольклорных, сказочных элементов17 и неисламских ритуалов (таких, как громкий зикр). «Этот переход, он получился от того, что люди получили доступ к знаниям» (муж., стар. возр., 2016(2)); «Просто появились молодые люди, которые начали соображать. Мол как это так – оживить человека, допустим?» (муж., сред. возр., 2016(2)). И от салафитов приходится слышать, что для ингушского общества характерны «красивые» правила и нормы, которые никак не затрагиваются несогласием по религиозным вопросам. Более того, различия между ингушским адатом и шариатом стремятся затушевать, говоря не о противоречиях, а о «несостыковках». Тем не менее, пусть и не так решительно, как в других республиках, но салафиты в Ингушетии также по факту отказываются от части традиционных установлений. Так, даже если общественное мнение в рамках тейпа настроено критически по отношению к этому исламскому течению, салафиты под его воздействием не меняют своих взглядов. «Но лично я на свой тейп не посмотрю, если будет стоять вопрос моей связи с Богом. Я лучше Бога выберу» (муж., сред. возр., 2016(2)). Салафиты соблюдают не все характерные для ингушского общества обычаи избегания. Некоторые из них даже признавались, что общаются с тещей, хотя среди ингушей это категорически не принято. Достаточно явно проявляется в религиозном размежевании и роль межпоколенческого разрыва и конфликта. «Это движение и здесь началось, это чисто межпоколенческое» (муж., сред. возр., 2016(3)). Молодежь не довольна, что старшие, которые, по их словам, всю жизнь пили, к исламу никакого отношения не имели, к старости только стали худо-бедно делать намаз, указывает им, как жить. Поэтому уважение к ним было больше. А сейчас молодежь более религиозна, чем старые. Поэтому субординация, она нарушилась» (муж., стар. возр., 2016(2)). Не меньшее возмущение молодежи вызывают и факты влияния на общественную и религиозную позицию «официального» духовенства материальных интересов, родственных связей, толкуемые ими как ложь и лицемерие. Обращает на себя внимание, что отношения между разными религиозными направлениями в молодежной и «взрослой» среде существенно различаются. «Никаких вопросов в молодежной среде – тарикатский ты, накшбандийский – особых таких нету. … Взрослая среда – это другой вопрос. Ну, много чего бывает» (муж., мол. возр., 2017)18. Религиозный раскол оказывает влияние и на гендерные иерархии. С одной стороны, в чем-то они ужесточаются. С другой стороны, в республике наблюдаются первые ростки движения исламского феминизма. Распространена ситуация, когда девушки одевают хиджаб вопреки воле родителей, и те вынуждены с этим смиряться. Наконец, процессы глобализации также не могут не воздействовать на социальную ситуацию в республике. «Естественно, идет другое воспитание. Они получают другую информацию. И окружены другим миром. Раньше этого не было» (жен., сред. возр., 2017(1)). В современном мире, физически находясь в любой его точке, можно быть частью самых разнообразных виртуальных сообществ. И это существенно влияет на модернизацию жизни в первую очередь молодых людей. В самых разных ее аспектах. Так, социальные сети активно используются в общении. «Раньше знакомились как? Вот тебе посоветует родственник: у меня там такая-то девушка, можно было бы… И ты едешь к ним, знакомишься с ней, говоришь с ней… Сейчас знакомства идут в основном через телефоны, интернеты, сейчас знакомства вот так идут» (муж., стар. возр., 2016(1)). Но не только – интернет играет немалую роль в проникновении новых знаний, новых идеологий, в дифференциации взглядов и подходов к жизни. Сейчас молодежь – интернет знаете, да, какая социальная сеть? Сейчас у нас в Катаре, в Бахрейне, в Дубае, в Саудовской Аравии – в Мекке, в Эль-Рияде – сидят шейхи с такими глубокими знаниями, вот шейх, который по Сунне все. У них есть свои сайты, есть свои приемники вопросов. Ты задаешь вопрос – через три дня у тебя ответ» (муж., сред. возр., 2017). Таким образом, неизменность и традиционность ингушского общества не следует преувеличивать. Процессы дифференциации, усложнения, распада прежде монолитных структур столь же характерны для него, как и для других северокавказских социумов, хотя и протекают они несколько медленнее. Причем, по мнению наших собеседников, изменения стали заметны именно в последние годы. «Сейчас уже, наблюдая за нынешней молодежью, ты видишь, что, допустим, они уже позволяют себе много того, что ты где-то не мог себе позволить. Это есть, это имеет место быть. возр., 2016); «Конечно, много еще остается по-старому. Но дают большую свободу» (жен., мол. возр., 2019(1)). Многие обращали внимание на ослабление поколенческих иерархий. «Разница в чем. Старшие, как они по тому руслу, по которому жили, они и идут, а младшие уже по-современному как-то рассматривают все это» (муж., стар. возр., 2016(1)). «Сейчас молодежь может возразить родителям» (жен., сред. возр., 2017 (2)). Однако эволюция межпоколненческих отношений проявляется не только в подобных открытых формах. Распространение получает «ритуальное послушание»19 – молодые «не будут просто перечить, они сделают по-своему» (муж., сред. возр., 2016(3)). «Мне кажется, все-таки женщины уже, скажем так образно, больше уже начинают поднимать голову» (жен., мол. возр., 2016). По рассказам собеседников, родственники могут в первую очередь влиять на принятие решения в неполных семьях. Если жив отец, он обычно является конечной инстанцией в решении важных вопросов, хотя традиционно будет советоваться со своими «старшими» – своим отцом, старшим братом. Подобные процессы влияют и на положение женщины. «Раньше, если женщина выходила замуж, она выходила замуж за целую семью. Не за одного человека, а за всю его семью. возр., 2019). Постепенно размывается компактное проживание фамилиями – оно сохраняется в старых частях населенных пунктов, но не соблюдается в новых. И чем быстрее растет населенный пункт, тем меньше в нем роль прежних моделей расселения. Традиционный контроль над процессами переселения в территориальные общины утерян достаточно давно – сейчас землю можно получить через администрацию или купить. «А раньше этого не было. Раньше без разрешения старейшин, старших в село никто не мог переселяться» (муж., стар. возр., 2016(1)). Религиозные размежевания также ослабляют регулирующую роль тейпов. Весь этот комплекс изменений был суммирован в следующей фразе одного из наших собеседников: «Твоя семья и есть твой тейп» (муж., сред. возр., 2016(3)). Но и отношения в самих семьях существенно дифференцируются. В разговорах упоминались семьи с «европейским» и «традиционным» воспитанием. В первых меньше внимания уделяется передаче традиционных ингушских норм, больше возможны проявления индивидуализма. Во-вторых, «права нету» настаивать на своем мнении. В более прогрессивных семьях начинают отмирать некоторые обычаи избегания – например, мать позволяет детям нежно относиться к их собственным детям в своем присутствии, чего ее родители ей категорически не разрешали. В целом меняются подходы к воспитанию детей. «Что касается детей, то сейчас их не наказывают. Если за какую-то провинность моё поколение было вынуждено подвергаться порке ремнём или специально подготовленной палкой (мы эту палку всё время куда-то прятали, чтобы родители не нашли), а также стоять в углу на коленях – на соли – по несколько часов, то сейчас редко кто даже пощёчину даёт своему ребёнку» (жен., мол. возр., 2019(2)). В первых меньше регулирующего влияния местного сообщества, большая дифференциация образов жизни, дети лучше говорят на русском языке, чем их сельские соседи. Как и другие северокавказские социумы, Ингушетия существует в состоянии полиюридизма, когда в качестве регуляторов выступает не только светское российское законодательство, но и традиционное право – адат, а также религиозные нормы – шариат. Соотношение между различными регуляторами в разных республиках складывается неодинаково. Большая традиционность ингушей сказывается в том, что здесь по-прежнему люди в основном живут по адатам. И это поддерживает авторитет старших. «Адаты нам говорят, чтобы мы по-любому решали свои вопросы междутейповые и там междусемейные в соответствии со старшими. И мы должны по-любому прийти к старшему и у него спросить, что он думает и как нам поступать в этой ситуации. Соответственно, он даст нам свой мудрый совет с высоты своих лет, и уже будут прислушиваться к нему» (муж., мол. возр., 2017). Даже те, кто являются практикующими мусульманами, далеко не всегда признают приоритет норм шариата в своей жизни. «По шариату дети [в ситуации развода] должны оставаться с матерью, но по адату, так как это мои дети, так как я за них отвечаю и перед Господом, и перед своими, за их воспитание, за этих детей, я выберу, чтобы они остались у меня. возр., 2016(1)). В то же время для общества в переходном состоянии характерна высокая степень утилитарности в решении вопроса о том, к каким регулирующим нормам обращаться в тех или иных ситуациях. Люди подходят к этой проблеме оппортунистически, то есть выбирают в первую очередь то, что им на данный момент наиболее выгодно. В разговорах приводилось немало примеров, как в тех же ситуациях развода женщины, которые хотели оставить у себя детей, апеллировали к шариату либо обращались российские суды и успешно решали дело в свою пользу. Наконец, в условиях все большей дифференциации ценностей, образов жизни, идеологий в сознании людей возрастает роль религии как некоего объединяющего начала, позволяющего сохранить интегрированность ингушского народа. «Нас всех объединяет вера – это самое главное» (жен., сред. В результате повышается престиж норм шариата. На прямой вопрос: что важнее – адат или шариат – собеседники практически единодушно отдавали предпочтение шариату, хотя, как было показано выше, это не всегда определяло практические действия при решении конкретных вопросов.  
 
3. Массовые протесты осенью 2018 года: основные тенденции
 
3.1. Характеристика основных событий
 
Ниже в хронологическом порядке кратко характеризуются основные события, имеющие отношения к массовым протестам в Ингушетии по поводу соглашения о границе в 2018 году. В августе 2018 в интернете появилась информация от неофициальных источников в Ингушетии, согласно которой, в лесном массиве близ села Аршты Сунженского района этой республики рабочие строительных организаций из Чечни начали строить автодорогу. Позднее в том же месяце, также со ссылкой на неофициальные ингушские источники, стала появляться информация о строительстве в том районе работниками силовых структур Чечни новых блок-постов. Пресс-секретарь главы Чечни Альви Керимов подтвердил проведение дорожно-строительных работ, но подчеркнул, что речь идет исключительно о восстановлении разрушенных войной коммуникаций, а не о несогласованном изменении границы. 9 сентября Народное Собрание Ингушетии наделило Юнус-Бека Евкурова полномочиями главы региона на третий срок. В тот же день Евкуров заявил журналистам, что ситуация на административной границе Чечни и Ингушетии не выходит из-под контроля. 26 сентября Юнус-Бек Евкуров и глава Чечни Рамзан Кадыров в присутствии полномочного представителя президента РФ в СКФО Александра Матовникова в Магасе подписали соглашение об административной границе между республиками. Комментируя соглашение, лидеры регионов заявили, что оно предполагает равноценный территориальный обмен, при этом ни один населенный пункт не меняет своей региональной принадлежности. Официальные сообщения о том, как именно прошла граница по новому соглашению, не отличались конкретностью. Лишь через несколько дней в сети появился анализ приложений к соглашению, сделанный профессиональными картографами. Судя по нему, за исключением обмена ненаселенными территориями в южной и северной частях линии соприкосновения двух регионов, утвержденная граница соответствовала сформировавшемуся еще в 1990-е годы неформальному межеванию. 4 октября, в день, когда Народное Собрание Ингушетии должно было рассматривать вопрос об утверждении соглашения о границе, в столице республики Магасе начался стихийный митинг против данного соглашения. Попытка Евкурова поговорить с митингующими привела к обострению ситуации, глава Ингушетии покинул место проведения митинга. Митингующие разбили палаточный лагерь, часть из них осталась ночевать на площади. Участники митинга заявили о фальсификации голосования, а также потребовали проведения референдума по вопросу о границе и отставки главы региона. 6 октября правительство Ингушетии официально согласовало проведение митинга в Магасе с 8 по 15 октября. В тот же день ожидалось проведение повторного голосования об утверждении соглашения о границе в Народном Собрании Ингушетии, однако оно не состоялось из-за отсутствия кворума. 8 октября в Пятигорске состоялась встреча организаторов протестного митинга с полпредом Александром Матовниковым. Активисты, участвовавшие во встрече, рассказали митингующим, что она прошла конструктивно и что в ближайшее время ожидается визит в Ингушетию спикера парламента Чечни Магомеда Даудова и муфтия этой республики Салаха Межиева. 9 октября стало известно о начала проверки Следственным комитетом России заявлений ряда депутатов Народного Собрания Ингушетии о фальсификации результатов голосования по соглашению о границе. 16 октября в Пятигорске состоялась вторая встреча представителей митингующих с полпредом Матовниковым и начальником Управления по внутренней политике Администрации президента РФ Андреем Яриным. На ней федеральные чиновники подчеркнули, что разграничение территории регионов проведено в соответствии с законом, но признали, что в принятых документах могут быть недоработки и что оставшиеся спорные вопросы могут быть решены путем взаимодействия представителей двух регионов в рамках закона. Такая позиция не встретила понимания у лидеров протеста. Один из членов делегации митингующих сообщил на своей странице в Facebook, что встреча «завершилась ничем». В заявлении оргкомитета митинга в тот же день утверждалось, что делегация «покинула встречу». 17 октября истек согласованный с властью срок проведения митинга. Организаторы предложили участникам разойтись и принять участие в подготовке Всемирного конгресса ингушского народа. Также было объявлено, что проведение митинга вновь согласовано с 31 октября по 2 ноября. В 20-х числах октября Рамзан Кадыров, Магомед Даудов и Салих Межидов неформально посещали Ингушетию, где встречались с лидерами протеста. Ни один из посещенных ими лидеров от дальнейшего участия в борьбе за отмену соглашения о границе не отказался. 30 октября Конституционный суд Ингушетии признал республиканский закон об установлении границ с Чеченской Республикой не соответствующим Конституции Республики Ингушетия. 31 октября Всемирный конгресс ингушского народа выступил против подписанного соглашения о границах. В тот же день на возобновившемся митинге в Магасе объявлено о его досрочном прекращении в связи с решением Всемирного конгресса ингушского народа добиваться отмены соглашения о границе юридическими методами. 6 декабря Конституционный суд России признал соглашение о границах соответствующим Конституции РФ.  
3.2. Консолидация общественности вокруг вопроса о границе
 
Информацию о строительстве дороги в районе села Аршты, всколыхнувшую в августе ингушскую общественность, первыми опубликовали члены ингушских НКО этнокультурного профиля, случайно ставшие свидетелями дорожно-строительных работ. Информация о строительстве дороги первоначально была весьма противоречивой, потому что оно шло на ненаселенной территории, труднодоступной в транспортном отношении со стороны Ингушетии (доступ на многие части этой территории осложнен также в связи с тем, что после военных действий 1990-х – начала 2000-х годов там не было завершено разминирование). Уточнить информацию и довести до широких кругов жителей республики взялась группа молодых активистов, совершивших в августе несколько выездов в район строительства и рассказавших об увиденном в соцсетях. Их сообщения вызвали в ингушской блогосфере довольно большой резонанс, дополнительно усиленный памятью о силовых инцидентах, имевших место на той же территории в 2012-2013 гг. (см. выше). В сети циркулировали также противоречивые сообщения о действии режима контртеррористической операции на территории, где строится дорога20. Важно подчеркнуть, что изначально попытка выяснить происходящее в приграничной лесополосе была частной инициативой, за которой не стояли ни власти Ингушетии, ни представители духовенства, ни какие-либо традиционные (тейповые) структуры ингушского общества. Основным каналом распространения информации о строительстве дороги стали социальные сети, главным образом Фейсбук и Инстаграм. Вскоре на сообщения о строительстве дороги отреагировало общественное движение «Опора Ингушетии», в заявлении которого от 29 августа говорилось, что некоторые чеченские чиновники «пренебрегают братскими и добрососедскими отношениями между народами и ставят эти отношения под угрозу». В заявлении отмечалось, что работы по строительству дороги недопустимы не только потому, что без согласования проводятся на территории Ингушетии, но и потому, что дорога строится на территории государственного природного заповедника «Эрзи». о нем выше). В заявлении говорилось, что этот закон «до сих пор не отменен, несмотря на многократные обещания чеченской стороны». Тем самым вопрос о строительстве дороги сразу оказался связан со всем комплексом территориальных противоречий между регионами, возникших ранее. ОД «Опора Ингушетии», первым заявившее протест по поводу строительства дороги, ранее в основном занималось проблематикой, связанной с памятью жертв депортации ингушей, реабилитацией жертв сталинской политики на Северном Кавказе. Это движение также было известно достаточно напряженными взаимоотношениями с властями Ингушетии. По заявлениям представителей организации, региональные чиновники до осени 2018 года чинили им препятствия в проведении мероприятий. Условно в том сообществе, которое в течение ряда лет перед протестами осени 2018 года сформировалось вокруг этой организации, можно выделить три группы (отчасти пересекающиеся). Во-первых, это правозащитники, длительное время занимавшиеся в регионе не только проблемами, связанными с последствиями депортации ингушей, но и вопросами контроля за деятельностью правоохранительных органов, антикоррупционной тематикой (часто это работа велась ими в тесном взаимодействии с правозащитными организациями общероссийского уровня). Во-вторых, это предприниматели, сочетавшие бизнес с общественной активностью, имеющие опыт организации в республике различных дискуссионных площадок, обучающих бизнес-семинаров, а также благотворительной деятельности. Иными словами, с первых дней в публичном обсуждении темы границы инициативу захватили те представители местного общества, которые не имели тесных связей с руководством республики, обладали широкими контактами за пределами региона и имели опыт публичной деятельности у себя на родине. Еще одна важная особенность этого общественного сегмента состояла в том, что его представители, делая акцент на «ингушский патриотизм» и этническую солидарность, в своей деятельности, как правило, не опирались на традиционные тейповые структуры местного социума и сами, прежде всего в силу возраста, в большинстве своем не имели статуса «старших» в своих тейпах. В целом, таким образом, можно сказать, что активисты, первоначально поднявшие тему границы и этнической солидарности в отстаивании территории региона, относились к наиболее «модернизированной» части ингушского общества. Это обстоятельство заметно повлияло и на форму, и на содержание дальнейших протестов. Однако едва ли не большее влияние на последующие события оказало другое обстоятельство: уже в сентябре, до массовых протестов, солидарную позицию по поводу границы высказали гораздо более широкие круги ингушской общественности по сравнению с теми, кто изначально привлек массовое внимание на строительство дороги. В сентябре, еще до подписания главами Чечни и Ингушетии соглашения о демаркации границы, среди ингушской общественности возникла идея проведения форума по вопросу о границах. Среди выразивших готовность к участию в нем были и те, кого ранее разделяли серьезные взаимные противоречия. Наряду с перечисленными выше группами общественников, близких «Опоре Ингушетии», к общему протесту по поводу происходящего на этапе подготовки форума, в частности, присоединились:
– Старейшины ингушских тейпов и другие общественники старшего поколения. Здесь следует отметить, что в среде людей старшего возраста, выступающих в качестве публичных представителей своих тейпов, еще до событий лета-осени 2018 года в Ингушетии имел место значительный раскол. Первым его серьезным свидетельством стало создание в 2015 году Совета тейпов ингушского народа как организации, альтернативной Совету тейпов при Главе Ингушетии. Первоначально в него вошли старшие представители 11 тейпов. Назвав «официальный» совет тейпов неэффективным, Совет тейпов сразу встал в оппозицию главе региона, прежде всего вступая против коррупции и критикуя ситуацию в Пригородном районе. Летом 2018 года Совет тейпов также выступал против того, чтобы Юнус-Бек Евкуров возглавил региона на третий срок. Состав «неофициального» Совета тейпов с момента его основания расширялся, но заметное количество общественников старшего поколения находилось и в Совете тейпов при главе региона. Вопрос о границе серьезно изменил баланс между «привластными» и «оппозиционными» тейповыми лидерами: против изменения границ выступили старшие представители абсолютного большинства тейпов, включая тех, кто ранее не имел отношения к «оппозиционному» Совету тейпов. Здесь, по свидетельству участников непубличных консультаций общественников, состоявшихся в августе, преодолеть имеющиеся противоречия было наиболее сложно. Более того, свои причины не солидаризоваться с протестами по поводу ситуации с границей имели как представители муфтията, так и их оппоненты. Кроме того, дополнительным поводом для того, чтобы дистанцироваться от протестов, для них могло стать участие в протестах муфтия. Активисты, начавшие в сентябре подготовку форума по вопросу о границе, объясняли такую солидарность прежде тем, что разные группы общественников объединяла тревога за ситуацию в зоне территориальных споров и память о том, как несколькими годами ранее происходящее там несло прямые угрозы силового противостояния: «Наша цель была – не дать убить нашу молодежь… Нам очень тяжело далось… Когда форум (готовился), здесь вопрос стоял: как посадить за стол людей, которые не разговаривают? Мы собрались и три с половиной часа говорили, чтобы записать пять минут (видеообращения). Кто-то вставал и уходил, кого-то возвращали, кто-то не вернулся…» (муж., средний возраст, 2019(2)). Таким образом, можно констатировать, что вопрос о границах, вновь актуализовавшийся в августе-сентябре 2018 года, привел к консолидации весьма разнообразных общественных сил – молодых предпринимателей и старейшин тейпов, активистов НКО и религиозных деятелей. Необходимо добавить, что консолидация вокруг вопроса о границе практически с самого начала была и консолидацией против региональной власти. Во многом это было обусловлено тем, как последняя реагировала на появление в публичном пространстве новостей о пограничных проблемах. Так, министр по национальной политике Ингушетии Муслим Яндиев в августе заявлял: «Если дорога будет проходить по нашей территории без согласования с нами, это неправильно. Это наши братья, но все должно быть по правилам». Однако позднее в августе-сентябре публичная официальная реакция на происходящее становилась все менее активной, что давало поводы упрекать региональные власти в бездействии и нежелании защищать территориальные интересы республики.  
3.3. Митинг: механизмы самоорганизации
 
Выступления, шедшие в Ингушетии несколько недель после подписания Рамзаном Кадыровым и Юнус-Беком Евкуровым соглашения о границе, были самыми массовыми акциями за всю постсоветскую историю Ингушетии и одними из самых массовых в постсоветской истории всего Северного Кавказа. Поэтому вопрос о том, как он был организован, – один из наиболее важных для осмысления этого явления. Интересно при этом, что возникшие в социальных сетях сообщества не были организованы не только по-родственному, но и по территориальному признаку. По свидетельствам участников митинга, проживающих в Пригородном районе Северной Осетии, «адресных» усилий по привлечению его жителей на это мероприятие не требовалось: они отозвались на призывы, звучавшие в общеингушских группах в соцсетях. Их роль не сводилась к тому, чтобы привести на митинг своих сторонников. В течение митинга активисты неоднократно объезжали населенные пункты республики с призывом прийти на пятничную молитву на площадь в Магасе. В-третьих, работали и механизмы «тейповой» мобилизации. В основном старт им был дан публиковавшимися в сентябре видеозаявлениями тейповых лидеров по поводу границы. Для некоторых жителей республики основным аргументом за участие в митинге была именно позиция наиболее авторитетных для них старейшин, участие родственников в протестах. Наконец, есть свидетельства того, что «мобилизация снизу» могла идти и самостоятельно, без участия каких-либо лидеров общественного мнения. Об этом свидетельствуют, в частности, данные о сходах граждан по вопросу о границе, которые прошли почти во всех населенных пунктах Ингушетии в сентябре – октябре. Во многих случаях эти сходы были организованы по инициативе властей, однако среди их участников образовывались группы тех, кто активно выступал против соглашения о границе. Отчасти это могло происходить в результате целенаправленной работы представителей оппозиции в тех селах, к которых намечались сходы, а отчасти – стихийно. Эта общественная активизация шла на фоне явного отсутствия единства в региональных «верхах». Во время рассмотрения вопроса о границе в Народном Собрании Ингушетии, ряд депутатов заколебались в своей позиции относительно договора с Чечней, который был вынесен на утверждение республиканского парламента. Некоторые из депутатов выходили к митингующим и заявляли, что голосовали против договора, некоторые под теми или иными предлогами избегали участвовать в голосовании или по неформальным каналам сообщали об оказываемом на них давлении. Также важным свидетельством того, что в системе органов власти Ингушетии поддержка соглашения была неполной, стало признание договора незаконным Конституционным судом Ингушетии (позднее законность договора подтвердил Конституционный суд России, чем была создана достаточно нестандартная юридическая коллизия). Следует подчеркнуть, что до событий осени 2018 года наблюдатели единодушно характеризовали как Народное Собрание, так и Конституционный суд Ингушетии в качестве органов власти, полностью лояльных главе региона. Известно было также, что Евкуров всегда проявлял большое внимание к процессу формирования депутатского корпуса. Эти обстоятельства, а также то, что депутаты, не поддержавшие законопроект, не выстроили какой-либо последовательной линии политического поведения, а скорее демонстрировали колебания на эмоциональной волне, делает крайне сомнительными предположения о том, что «фронда» в органах власти была инспирирована какими-либо политическими противниками Евкурова и стала частью некой политтехнологической игры. После старта массовых протестов 4 октября довольно стремительно произошел ряд изменений как в руководстве протеста, так и в составе «рядовых» протестующих. Рассмотрим изменения на двух этих «уровнях» отдельно. В руководстве протеста, насколько можно судить, в целом уменьшилась самостоятельная роль каких-либо отдельных движений и организаций. Сформировался неформальный оргкомитет митинга, в который вошли многие общественники из числа поднимавших вопрос о границе еще в августе. Взаимодействие внутри комитета шло в большей степени на личностном уровне, чем на уровне организаций. Именно оргкомитет митинга вел дальнейшие переговоры с властями по поводу условий проведения протестных акций, а также формировал делегацию для встречи с полпредом президента РФ в СКФО. Что касается ситуации среди рядовых участников протеста, то здесь в ходе митингов можно было наблюдать возникновение двух существенных разделений. Во-первых, имело место разделение на сторонников легального, мирного протеста и на тех, кто считал возможным или даже желательным применение более радикальных способов борьбы. То, что по этому вопросу среди участников протеста мнения были разными, стало предельно ясно после того, как организаторы митинга, уже после его начала, официально согласовали его проведение. По имеющимся у нас свидетельствам, некоторые рядовые участники, заявлявшие о такой своей готовности, покинули митинг после его «легализации». Так или иначе, установка на соблюдение закона возобладала, и массовые протесты до их окончания шли в легальном поле. Вопрос, который остается открытым, состоит в том, какова будет дальнейшая траектория не согласившихся с «легализацией» митинга. Не только их «стартовый» настрой, но и их «выпадение» из публичной общественной активности после ухода с митинга заставляет особенно внимательно относиться к рискам радикализации этой части населения. Во-вторых, можно говорить и о разделении участников митингов на тех, кто считал нужным ограничить тематику митингов вопросом о границах, и тех, кто поддерживал также антикоррупционную и антиевкуровскую направленность митингов. По-видимому, некоторые участники после первых дней протестных акций позднее покинули их потому, что видели на митинге слишком много «политики», не связанной с проблемой границ: «Мы, как послушали, поняли, что тут не про землю, как мы думали, тут пошла политика» (муж, стар возраст, 2019(2)). Несмотря на эти расхождения среди участников митинга, его массовость была сохранена. То есть установка на действия в соответствии с законом и на выдвижения политических требований, не исчерпывающихся тематикой границы, оказалась близка значительному числу участников митинга.  
3.4. Общественная активность после митинга
 
После завершения массовых акций «градус» публичного противостояния в регионе снизился. Это снижение вполне закономерно на фоне решения организаторов протеста добиваться отмены соглашения о границе юридическими методами. Вместе с тем, очевидно, что общественная активность, связанная с вопросом о границе, не прекратилась, а лишь обрела иные формы, в которых она наверняка будет оказывать в обозримом будущем серьезное влияние на ситуацию в регионе. Здесь мы кратко охарактеризуем основные тенденции «послемитинговой» общественной активности. Прежде всего, следует отметить, что протест «институционализировался» через постоянно действующие общественные структуры, возникшие или укрепившие свое влияние в дни митингов. Регулярно заседает президиум Совета тейпов, в который входят некоторые из лидеров осенних протестов. В качестве площадки, объединившей почти всех основных активистов осеннего митинга, регулярно собирается Комитета национального единства ингушского народа. Оппозиционные активисты сохраняют также присутствие в интернете, где продолжают действовать многочисленные группы, объединившие осенью лидеров и рядовых участников митинга. Можно сказать, что и сегодня в оппозиционном спектре региона наблюдаются и «старые» (тейповые), и более современные механизмы самоорганизации. При этом один из наиболее заметных результатов осенних событий состоит в том, что большое количество общественников, до этого в основном дистанцировавшиеся от прямого участия в политической борьбе, теперь постоянно вовлечены в публичную деятельность именно политического характера. Основные цели, декларируемые на сегодня оппозиционными активистами, по-прежнему состоят в отмене соглашения о границе и отставке главы региона. Основные методы, которыми предполагается добиваться этих целей, – юридические. Заявлено, в частности, о подготовке документов на проведение республиканского референдума по указанным вопросам. Идет и поиск неформальных путей решения вопроса о границе, использующих традиционные для Кавказа методы урегулирования конфликтов. Одновременно наблюдается некоторое расширение оппозиционной повестки, прежде всего за счет антикоррупционной тематики. Хотя состав «флагманских» общественных структур, продолжающих требовать отмены соглашения о границе, на ближайшее будущее представляется достаточно стабильным, уже сейчас налицо определенное нарушение единства в рядах оппозиционных общественников. Так, некоторые из активистов, с момента основания Совета тейпов участвовавших в его работе, сохранив жесткую позицию по вопросу о границах, оказались в состоянии конфликта с лидерами «Опоры Ингушетии». Одновременно муфтият республики, не образуя союза с указанными оппозиционными структурами, сохранил крайне критическое отношение к руководству региона и, в частности, к соглашению о границе, что было подтверждено на недавно прошедшем Съезде мусульман Ингушетии. В целом, таким образом, после этапа максимальной консолидации оппонентов главы региона, наблюдавшейся в ходе осенних митингов, идет определенное усложнение «ландшафта» гражданского общества, при сохранении ключевых общих политических требований, заявленных осенью 2018 года. Это усложнение, как и общий рост общественной активности в регионе, можно считать совершившимся фактом, важным вне зависимости от того, выполнима ли на сегодня конкретная политическая программа оппонентов регионального руководства. В заключение отметим, что характер послемитинговой общественной активности в сегодняшней Ингушетии в целом позволяет надеяться на развитие имеющегося конфликта по мирному, цивилизованному пути. Однако следует помнить о тех факторах, которые несут в себе угрозу менее благоприятного хода событий. Примерами таких репрессий, пока не массовых, являются увольнения заметных участников протеста с должностей в государственных структурах. С другой стороны, отсутствие системной работы – как власти, так и активистов – с радикальной частью протестующих, покинувших в октябре митинг в знак несогласия с официальным согласованием его проведения, может обернуться распространением в этой части ингушского социума деструктивных, опасных для мирного развития идей.  
 
4. Общество после протестов: quo vadis?  
Наиболее оригинальный ответ на вопрос о том, что изменилось в ингушском обществе по итогам протеста, дал один из наших собеседников, рассказавший то ли анекдот, то ли современную притчу. Стоят два школьника перед контрольной по английскому. Совсем не готовы, ничего по-английски не знают. Один говорит другому: «Я слышал, что в соседнем классе одному дали дубиной по голове, и он сразу по-английски заговорил. Ударь меня – может, я тоже заговорю». При всей внешней незамысловатости этой истории на самом деле в ней заложена достаточно глубокая идея. Собственно, мы разговариваем друг с другом не просто словами, а культурными контекстами. В традиционном обществе эта система может быть очень сложна, но при этом она вполне однозначна – правила для тех, кто «внутри», в общем-то понятны и трактуются схоже. Не случайно в подобном социуме с подозрением относятся к межэтническим бракам – разница традиций и обычаев означает, что изначально у молодых не будет общего «языка» ни между собой, ни с окружающими, и это может существенно осложнить семейную жизнь. Однако по мере усложнения общества подобная ясность и определенность теряется – люди начинают ориентироваться на разную нормативность и перестают столь легко понимать и прогнозировать действия друг друга. Осознание этого действительно может восприниматься как удар дубинкой по голове, в результате которого старый язык оказывается утерян, а новый – не выучен. В социологии подобное состояние общества называется социальной дезорганизацией или аномией. Прежние нормы жизни и «правила игры» разрушаются, новые еще не сформировались, люди оказываются в «нормативной яме», в ситуации неопределенности, воспринимаемой как чрезвычайно дискомфортная. Нам приходилось много писать об аномии применительно к Дагестану21. Аналогичное восприятие ситуации в Ингушетии показывает, что, судя по всему, общество действительно вступает в период необратимых трансформаций. Какую роль сыграли протесты в этом процессе? Безусловно, несколько недель гражданской активности не могут радикально трансформировать социум. Но могут способствовать кристаллизации уже накопленных изменений и послужить их катализатором. Протесты позволили выплеснуться на поверхность тому, что исподволь накапливалось в обществе до их начала. И для многих это оказалось шоком – как удар дубинкой по голове. Любопытно, что влияние протестной активности на ингушское общество оценивается нашими собеседниками диаметрально противоположным образом – лидеры протеста говорят о новом единстве и рождении ингушской нации, тогда как те, кто не столь серьезно вовлечен в общественную деятельность, видят в этом скорее новые размежевания, конфликты, войну компроматов и другие столь же негативные последствия. Причем, судя по всему, правы обе стороны. Действительно, вокруг вопроса о границах было достигнуто впечатляющее единение. Противостоявшие друг другу общественные движения, активисты, годами не здоровавшиеся и не подававшие друг другу руки, вместе возглавили протест и обеспечивали его организацию. Молодежь и старшие, суфии и салафиты – все постарались перешагнуть через разделявшие их проблемы и предрассудки. Символом этого процесса стала фигура авторитетнейшего старейшины Ахмеда Барахоева, публично попросившего прощения у салафитской молодежи за несправедливое к ней отношение. «Какая мне разница, салафит он или нет? Он ингуш, он мой сын»22. На площади читали намаз, произносили проповеди (хутбы) имамы разных религиозных направлений, и это не вызывало никакого противодействия у верующих. И все же, оценивая характер подобного единства, необходимо обратить внимание на два момента. С одной стороны, это единство строилось не на единообразии, предписанном традиционными регуляторами. Оно было осознанным объединением разных групп с дифференцированными интересами, сознательно выбравших подобную стратегию. Тем самым оно показало наличие достаточно сложно организованного общества, стратифицированного по разным основаниям – как примордиальным (традиционным), так и социальным и идеологическим, а также способность групп в рамках этого общества принимать сознательные решения вне рамок традиционных регуляторов. Традиционность формата митинга, который некоторые сравнивали с организацией тазията – соболезнования родственникам умершего – была в большей мере конструированием традиций, чем их реальным воплощением. С другой стороны, новые формы объединения сопровождались новыми размежеваниями. И эти размежевания были многообразны: между сторонниками власти и оппозиции в рамках тейпов; между более и менее радикальными группами молодежи на площади; между теми, кто настаивал на ограничении требований митинга земельными вопросами, и теми, кто требовал политических лозунгов (отставки главы, свободных выборов). Единение между разными исламскими течениями в ходе митинга сопровождалось расколом в каждом из них по вопросу допустимости митингов в принципе. Общественную активность не поддержали ключевые фигуры салафитского лагеря, тогда как их сторонники были среди наиболее активных участников протеста. По словам наших собеседников, некоторые суфийские имамы, особенно молодые, стали высказываться за отказ от фольклорных элементов в рамках тариката, что сближает их религиозную позицию с салафитской, но является предвестником новых размежеваний среди суфиев. Таким образом, наиболее правильно было бы определить происходящее в ингушском обществе в ходе протестов не как просто усиление единства или размежевания, а как реконфигурацию, причем из протестов общество вышло более дифференцированным и сложно организованным, чем оно вошло в него, и есть предпосылки для дальнейшего его усложнения. Это становится еще более заметным, если рассмотреть влияние протеста на отдельные традиционные институты, сохранившиеся в ингушском обществе. В наибольшей мере обращает на себя внимание трансформация традиционных поколенческих иерархий, которая проявилась по нескольким направлениям. Во-первых, отношение к старшим становится менее «категориальным», оно индивидуализируется в зависимости от того, можно ли этого старшего считать «патриотом». «Молодежь стала понимать, что есть люди старшие действительно уважаемые, с принципиальной позицией, а есть люди старшие – просто старые, скажем так». «Раньше я старалась быть любезной и вежливой со всеми – кавказская черта. А сейчас, если человек – я знаю – себя повел малодушно в этой ситуации – ну максимум, что я могу из себя выдавить – ну поздороваться с ним я поздороваюсь. Но я уже не считаю нужным любезничать с ним или там расспрашивать, как родные – как у нас положено. … Я не хочу даже себя заставлять. … Даже если он старший, я поздороваюсь просто… и пойду. Не буду с ним любезна. Как я была раньше. Чисто дежурное приветствие» (жен., сред. возр., 2019(1)). Во-вторых, накапливаемые у молодежи в предшествующий период ощущения отчуждения и протеста – обратная сторона невозможности в рамках традиционных иерархий открыто высказать свое мнение – выплеснулись в общественное поле. Особенно заметно это при анализе социальных сетей. «Ингушская молодежь вынуждена мириться с плачевным состоянием дел во всех сферах жизни республики. Они видят только обман, отсутствие возможностей, лицемерие “старших” и “имамов”, которые обслуживают власть»; «Собрали Советы тейпов и т.д., которые и занимаются популизмом и политической проституцией, все эти партии, они уже пережили себя, молодежь должна брать в свои руки полный общественный контроль над мэром, депутатами, барыгами и т.д.». Но даже если не принимать во внимание подобные крайности, идея о том, что молодежи следует более заметно участвовать в жизни республики, выдвигаться в органы власти, становится среди активных участников протеста практически общим местом. «Очень сильно задумались. По крайней мере, очень много голосов слышалось по поводу того, что зря мы упустили муниципальные выборы» (муж., сред. возр., 2019(1)). В условиях, когда часть популярных религиозных деятелей не высказалась по вопросу о митингах или выразила свое отрицательное отношение, вместо ориентации на признанные авторитеты молодежи пришлось самой принимать решение. Некоторые наши собеседники говорили, что первоначально такая ситуация вызвала растерянность, выявила неготовность к подобной самостоятельности. Однако постепенно молодые люди вынуждены были сделать свой выбор. «Очень многие его [Хамзата Чумакова] последователи там стояли, несмотря на то, что он запретил» (жен., сред. возр., 2019(1)). Какой прогноз можно дать в отношении дальнейшей эволюции этого института? Маргарет Мид, которая по результатам молодежных бунтов конца 1960-х годов в Европе представила блестящий анализ характера межпоколенческих взаимоотношений23, выделяла три их модели:

Полное доминирование старшего поколения. Эта модель, по словам Мид, характеризуется чувством вневременности и всепобеждающего обычая. Однако изменения в рамках этой модели соседствуют с сохранением неких незыблемых общих основ, а их допустимость и границы по-прежнему устанавливаются старшими. Эмансипация молодежи от ограничений, накладываемых старшими. Теперь уже в большей мере не младшие учатся у старших, а, наоборот – старшие у младших. В то же время в описании этой модели у Мид проглядывает ощущение отчуждения и угрозы: «дети на наших глазах становятся совсем чужими, подростков, собирающихся на углах улиц, следует бояться, как передовых отрядов вторгшихся армий»24. Очевидно, первая модель в целом соответствует традиционным характеристикам ингушского общества. Однако, как показал анализ в первой части доклада, она в определенной мере стала приобретать формальный, ритуальный характер. В рамках митингов проявилась уже скорее вторая модель. С согласия старших более молодые лидеры активно выполняла регулирующие функции, брала на себя инициативу. … Они видели, как я старикам говорил: “Я вас очень прошу, у нас здесь такие правила…”» (муж., сред. возр., 2019(1)). Старшие признавали преимущества молодежи в некоторых моментах и при этом подчеркивали сохраняющееся единство поколений. Но первое, что в них сохранилось – уважение к старшим»25. Собственно, основной вопрос состоит в том, выйдут ли межпоколенческие отношения на волне общественного подъема за рамки изменений в пределах неизменного. Пока старшие, авторитетные члены общества смогли удержать ход протестов под своим контролем, хотя далеко не все были согласны с умеренным характером проводимых акций. Базовые элементы традиционной ингушской культуры работают на то, что подобный контроль сохранится и в дальнейшем. В то же время накопленный протестный потенциал вкупе с тем, что мирные акции не смогли в короткие сроки решить вопрос о границе, сохраняет возможность и другого сценария – молодежь может попробовать взять протестную активность в свои руки. Чрезвычайно важно при подобном развитии событий сделать все, чтобы избежать всплесков неконтролируемой агрессии и насилия. Гендерные иерархии были, судя по всему, затронуты протестами меньше, чем поколенческие. Женщины достаточно массово участвовали в протестной активности, несколько женщин были среди лидеров протеста. Одна из них – журналистка Изабелла Евлоева – даже в какой-то мере стала его символом. «Когда митинг еще не разрешили, женщины тут даже ночевали. В первые дни лил проливной дождь, от холода пар изо рта шел. А ведь накануне было тепло, многие пришли в блузках. Но они боялись, что если уйдут, то митинг разгонят. Женщина у нас неприкосновенна: ее нельзя трогать, оскорблять. Даже старушки»26. Впрочем, все это вполне вписывается в одну из фактически сложившихся в Ингушетии гендерных моделей, когда женщина на работе, например, может играть активную роль, проявлять инициативу, а в семейной жизни продолжает занимать традиционно подчиненное место. Мужья, члены семьи публичных фигур общественного протеста поддерживали их деятельность, то есть формально гендерные иерархии не нарушались. Понимание существующих здесь ограничений было характерно и для самих женщин-лидеров. «Вот сегодня создается какая-то ситуация, какая-то обстановка, где я как женщина оказываюсь. И я должна понимать, что сегодня не митинг. И сегодня то, что я буду говорить, и то, что я говорила в те дни, сегодня это должно быть на два тона ниже, сдержаннее. И это нужно понимать, потому что… преобладает мнение, что все-таки женщине не место в политике, женщине не место на митингах, ее место дома, с детьми. В лучшем случае она должна работать. Да, где-то она там работает, где-то она там зарабатывает деньги, но не так, чтобы это кричало. Не так, чтобы это было очень заметно» (жен., сред. возр., 2019(2)). Активное участие женщин в протесте вызывало далеко не однозначную реакцию в ингушском обществе. В их адрес раздавалась постоянная критика, вплоть до оскорблений. Их обвиняли в том, что, выйдя на площадь, они нарушили ингушские адаты, стали проявлять инициативу, хотя должны быть позади мужчин. В то же время, по их собственным свидетельствам, в ходе митинга ситуация в этом отношении менялась. возр., 2019(1)) Некоторые религиозные деятели осуждали митинги в первую очередь потому, что там не удается обеспечить полное разделение мужчин и женщин, хотя в определенной мере это правило было соблюдено «Были для них [женщин] созданы условия, чтобы они не смешивались. Не обтирались. … И когда бывали такие ситуации, что я была в толпе, и там все мужчины вокруг меня, и мне, естественно, неприятно, что где-то могут меня коснуться, они сами, чужие мужчины, берегли мои границы» (жен., сред. возр., 2019(1)). Тем не менее, нельзя сказать, что гендерные иерархии вообще не были затронуты происходящими событиями. Практически все женщины – активные участницы протеста соглашались, что митинги легитимировали роль женщины в общественной сфере. «Мнение, что женщине не место в общественной жизни, тоже поменялось» (жен., сред. возр., 2019(1)); «И если я сегодня пойду на выборы или там девочки пойдут на выборы, у нас поддержка тех же мужчин будет» (жен., сред. возр., 2019(2)). Некоторые из них считают даже, что произошли более радикальные сдвиги. «Это понимание того, что женщина – она уже по умолчанию как-то ниже…, а вот мужчина по умолчанию, по рождению уже выше – оно поменялось» (жен., сред. возр., 2019(1)). Однако с этим согласны не все. «Я бы не сказала однозначно, что оно [отношение мужчин] изменилось» (жен., сред. возр., 2019(2)). Серьезную проверку на прочность в ходе протестов проходили традиционные ингушские кровнородственные объединения – тейпы (или тайпа). Фактически узы родства столкнулись здесь с материальными и статусными интересами. Хотя, судя по отзывам наших собеседников, это решение вызвало существенный дискомфорт по меньшей мере у некоторых исключенных, никто в результате не отказался от своей должности, никто не поменял свою позицию по вопросу о границе. Элитная солидарность оказалась важнее. «Оно [исключение] как бы было инструментом давления, это явление, но, тем не менее, оно не дало все равно такого эффекта, которое могло бы дать, допустим, 30 лет назад. возр., 2019(1)). Судя по всему, здесь существенную роль сыграли два фактора. Во-первых, тейп уже не играет столь принципиальной роли в жизни индивида, как раньше. Как сказал один из наших собеседников, раньше исключение было связано и с порицанием, и с выживанием – не так-то просто было прожить без поддержки кровнородственной группы. Теперь – это только порицание. «Оно конечно бьет, исключение, но оно не меняет сильно много в жизни этих людей. Потому что мы живем сейчас не тейповым строем. Как бы ни говорили, у нас жизнь очень сильно поменялась. возр., 2019(1)) Собственно, о снижении роли тейпов у вайнахов говорили многие эксперты, однако теперь это стало еще более очевидным. Во-вторых, далеко не все уверены, что связанные с исключением санкции будут реально действенными. Власть и деньги могут оказаться важнее. «Мы сохраняли эту свою ингушскость, и очень печально видеть, как все это слетает как луковая шелуха, когда появляются шкурные интересы» (жен., сред. возр., 2019(3)). В ходе исследования мы сами столкнулись с ситуацией, когда не все члены тейпа считают себя связанными решением о бойкоте. «Близкие, они там сказали… – мы с ним делов не будем иметь. … Да ради Бога, ты с ним не дружи, я с ним буду дружить» (муж., стар. возр., 2019(2)).  
 
Заключение. Что дальше?  
Прогнозы – дело неблагодарное. Особенно в такой сложной ситуации. Для оценки перспектив необходимо понимать, что, собственно, поводом для протестов стала земля не в ее утилитарном (на спорном участке никто не живет, и его экономический потенциал далеко не очевиден), а в ее символическом значении. Изменение границы актуализировало в сознании ингушей те проблемы, обиды и опасения, которые накапливались в предшествующие годы, ситуация с землей послужила лишь катализатором. Например: денег нет – работы нет – возможностей для продвижения нет – перспектив для детей нет – теперь еще и землю отняли. Или: мы граждане второго сорта – в других регионах преследуют – здесь даже электричество нужного напряжения обеспечить не могут – плюс территорию отнимают («как индейцы в резервации»). Среди активистов в покушении на землю видели угрозу молодой ингушской государственности, опасность поглощения Ингушетии соседней Чечней. «Я боялась, что это послужит объединению наших республик. Я не хочу, чтобы моим главой был Кадыров, я не хочу тирании. Я человек свободный, я привыкла выражать свою позицию. И я знаю, что творится в Чечне» (жен., сред. возр., 2019(1)). Кроме того, пересмотр границ актуализировал травму, связанную с ситуацией в Пригородном районе, и был воспринят как еще один шаг в лишении ингушей их исконных земель. «Общество, оно стало не бояться высказывать свою точку зрения. … Основная масса, она стала более политизированной» (жен., сред. возр., 2019(1)); «Очень сильно пересмотрели многие свои тезисы национальной идеи, государственности, угроз, каких-то там внешних угроз, ценности гражданских институтов» (муж., сред. возр., 2019(1)). Собственно, перспективы во многом зависят от того, что будет дальше с актуализированными обидами и возникшими надеждами. В этой ситуации у федерального центра есть целый набор возможных альтернативных реакций на происходящее в республике:

вести диалог с ингушским гражданским обществом о границе или, по крайней мере, не мешать возможному продолжению диалога между ингушскими лидерами общественного мнения и руководством Чечни;

«закрыть» вопрос о границе, но пойти навстречу ингушской общественности в других их требованиях – в части выборов регионального главы, например;

не затрагивая политическую повестку, попытаться сделать определенные шаги в решении социально-экономических проблем республики;

пустить ситуацию на самотек, считая, что пик протестов прошел, и все успокоится само собой;

попытаться подавить центры протеста – те общественные организации и региональные структуры, которые возглавили или поддержали протест, обеспечив его столь массовые масштабы. Каждая из этих альтернатив имеет для федерального центра некоторые плюсы, но также несет в себе определённые риски. Каков же баланс плюсов и минусов в каждом случае? Диалог с лидерами протестов (что, собственно, является нормальным в любом демократическом обществе) может восприниматься в российском контексте как уступка под давлением, которая способна спровоцировать массовые общественные движения в других регионах. В то же время это означает высокую вероятность сохранения ингушского протестного движения в его подконтрольных, институциализированных формах. Остановимся на этом важном моменте подробнее. Отличительной чертой ингушских протестов был высокий уровень их организации и самоорганизации, позволивший обеспечить отсутствие серьезных провокаций, стихийных выплесков агрессии, насильственных действий. Лидеры протеста смогли удержать движение в контролируемых, умеренных рамках. «Был путь, скажем так, радикально-агрессивный и умеренно-правовой, грамотный. Мы выбрали, по крайней мере тот актив, который изначально находился, вот этот путь» (муж., сред. возр., 2019(1)). В то же время были и другие возможные варианты развития событий. Звучали предложения не соглашаться на изменение места митинга, не идти на переговоры с властью, чуть ли ни захватывать общественные здания. Этого удалось не допустить. Хотя часть протестующих, не довольные «соглашательством» лидеров, в результате покинула митинг. Продолжение в той или иной форме диалога федерального центра с лидерами ингушского общественного мнения могло бы послужить сигналом, что мирный и организованный характер протестов был оценен, и именно в подобных случаях требования общественности могут в некоторой степени повлиять на государственную политику. Есть сомнения в том, что попытка отвлечь население от политических вопросов новыми инвестициями в экономику и социальную сферу региона могла бы быть стратегически успешной. В последние годы в республике осуществляется достаточно быстрое развитие инфраструктуры – обычным элементом пейзажа становятся вновь построенные детские сады, школы, спортивные центры. Тем не менее, это не смогло всерьез изменить социальную ситуацию, не предотвратило всплеска протестных настроений. Более того, расширение масштабов строительства делает более наглядной коррупцию в республиканской элите, неравномерность доступа к бюджетным потокам. Без серьезной (не формальной) антикоррупционной составляющей, без определенного контроля местных сообществ за расходованием бюджетных средств (что предполагает участие тех же гражданских лидеров), увеличение вложений вряд ли даст ожидаемый эффект. Вариант «пустить ситуацию на самотек», как представляется, в краткосрочной перспективе не несет особых рисков. Общественный подъем действительно остался в прошлом, а после решения российского Конституционного суда во многом сменился депрессивными настроениями. Переход решения вопроса о границе в институциализированное русло означает достаточно длительный и вялотекущий процесс, который вряд ли будет способен оказать серьезное влияние на текущую политику. Тем самым лидеры, настаивавшие на подобном характере протестов и оказавшиеся способными удержать его в этих рамках, могут начать терять свою популярность и авторитет. Вполне возможно, что им на смену будут приходить новые, более радикальные фигуры из молодежной среды, и при появлении протестных поводов ситуация может выйти из-под контроля. Риски существенно возрастают, если федеральный центр попытается так или иначе подавить те центры протеста, которые, собственно, и определили его текущие формы. Опасения подобного развития ситуации существуют в Ингушетии уже на настоящий момент. В этих условиях делигитимация существующих лидеров и радикализация протеста могут стать уже не среднесрочными, а краткосрочными, текущими рисками. Такой сценарий представляется наиболее негативным из всех возможных альтернатив. Примечания
 

1 Карпов Ю.Ю. Очерки политической антропологии Кавказа. С. 299–37. 2 Ученые и диаспора объяснили действия Кадырова по определению границы с Ингушетий // Кавказский узел, 15 октября 2018 г. Этническая карта Северного Кавказа. М.: О.Г.И., 2005. С. 146-160, 231-247

5 Гришина Ю. Кадыров и Евкуров не поделили террористов // Независимая газета, 06.08.2012 http://www.ng.ru/regions/2012-08-06/1_conflict.html

6 Кадыров требует обозначить чечено-ингушскую границу // Русская служба BBC, 27 августа 2012 г. https://www.bbc.com/russian/russia/2012/08/120827_kadyrov_border_dispute.shtml#

7 Кадыров заявил о правах Чечни на Сунженский и частично Малгобекский районы Ингушетии // Кавказский узел, 4 сентября 2012 г. https://www.kavkaz-uzel.eu/articles/212157/

8 Кавказский узел, 19 апреля 2013 г. https://www.kavkaz-uzel.eu/articles/223084/

9 Хлопонин потребовал прекратить споры о границе Чечни и Ингушетии // РИА Новости, 7 сентября 2012 г. https://ria.ru/20120907/745208687.html

10 Павлова О.С. (2012) Ингушский этнос на современном этапе: черты социально-психологического портрета. – М.: Форум. С. 238. 11 Там же. С. 254. 12 Там же. 160. 13 Часто утверждается, что в соответствии с адатами физические наказания детей не допускались. Возможно, в прошлом это было именно так. Однако в современных условиях подобные практики связывают именно с традиционным укладом жизни. «Насилие есть там, где больше придерживаются адатов, и причем там это считается нормой» (жен., мол. возр., 2016). 14 Там же. 255-256. 15 Албогачиева М.С-Г. Ингуши в ХХ веке: этнографические аспекты религиозных практик // Северный Кавказ: Традиционное сельское сообщество – социальные роли, общественное мнение, властные отношения. – СПб.: Наука, 2007. С. 75. 16 Там же. С. 88. 17 Так, шейхи в тарикатах наделялись сверхъестественными свойствами. Вот один из примеров. «О Батал-Хаджи говорили, что он обладает сверхъестественными способностями, что он в течение 2-3 часов мог проехать 200 верст и вернуться обратно; невидимым ходил среди людей… Батал-Хаджи обладал даром ясновидения…» (Албогачиева М. С.- Г. О некоторых особенностях братства Батал-Хаджи Белхороева // PaxIslamica. №1-2 (8-9). 2012. С. 9). 18 Межпоколенческие споры по религиозным вопросам могут происходить даже публично, при внешних наблюдателях. «Мать (сред. возр.): Вирд не меняется. Он рождается в этом вирде. Этот вирд передается его детям. Его дети передают своим детям. Вирд ни один человек не имеет права поменять. Вирд остается вирдом. Сын (мол. Нам Пророк (с.а.с.) сам идеальный пример. Мы должны стараться быть похожими на него. А люди, наоборот, забыли про Пророка (с.а.с.) и больше восхваляют устаза. Вот в чем проблема» (2017). 19 Термин «ритуальное послушание» предложила Наима Нефляшева, описывая позднесоветские социальные практики адыгов в разговоре с одним из авторов данного доклада. Жители Ингушетии и Чечни рассказали о ситуации на границе республик. Кавказский узел, 17 сентября 2018 г. http://www.kavkaz-uzel.eu/articles/325481

21 Например: Стародубровская И. (2015) Неформальные институты и радикальные идеологии в условиях институциональной трансформации // Экономическая политика.№ 3. С. 68-88. 22 Ахмедова М. Если бы Россия была чуть справедливее// http://expert.ru/russian_reporter/2018/21/esli-byi-rossiya-byila-chut-spravedlivee/

23 См.: Мид М. (1988) Культура и преемственность. Исследование конфликта между поколениями // Мид М. Культура и мир детства. М: Наука: 1988. С. Мид выделяет три типа культуры с точки зрения модели поколенческих отношений – постфигуративный, где дети прежде всего учатся у своих предшественников; кофигуративный, где и дети и взрослые учатся у сверстников; и префигуративный, где взрослые учатся у своих детей. 24 Там же. С. 360. 25 Ахмедова М. Если бы Россия была чуть справедливее // http://expert.ru/russian_reporter/2018/21/esli-byi-rossiya-byila-chut-spravedlivee/

26 Севриновский В. Как ингуши поменяли все и не извинились // https://batenka.ru/protection/war/protest-in-ingushetia/

Источник: ПОЛИТ.РУ